Всемирный следопыт, 1930 № 02 - страница 42

, превышая ее в сотни раз. Построить звездолет, все оболочки которого составляли бы всего несколько тысячных долей веса его горючего запаса, — конструктивная задача, неразрешимая теми техническими средствами, которыми располагает наука сейчас или может предвидеть в будущем.

Это невыгодное соотношение резко меняется к лучшему, если подъем звездолета совершается не непосредственно с Земли, а с внеземной станции, со спутника, свободно обращающегося вокруг Земли хотя бы на небольшом от нее расстоянии (но, конечно, за пределами атмосферы).

Книга германского работника звездоплавания Ноордунга[9] дает первый технический эскиз такой внеземной станции. Автор расчленяет ее на три отдельных корпуса: жилое помещение в форме огромного колеса, мастерскую и обсерваторию. Колесообразное жилище, вечно вращающееся, порождает для обитателей внутри его обода искусственную тяжесть (центробежную силу) и тем позволяет создать здесь условия жизни близкие к привычным земным. Номера этой небесной гостиницы, размещенные в ободе жилого колеса, устроены по образцу пароходных кают, с тем лишь неожиданным отличием, что «верх» здесь направлен к центру колеса, а «низ» — от центра. Колесо несет на себе огромное вогнутое зеркало, всегда обращенное к Солнцу и собирающее его лучи, чтобы преобразовать их энергию в электрическую: все корпуса станции снабжаются этой энергией. Второй корпус — мастерская; он приспособлен для выполнения внутри него всевозможных работ. И наконец третий корпус — цилиндрической формы, с многочисленными стеклянными окошками — представляет собою обсерваторию, откуда можно обозревать вселенную. Витая в мировом пространстве, корпуса эти остаются соединенными электрическими проводами и гибкими воздухопроводами.

Так смелая греза мечтателя и теоретическая мысль математика превращаются на наших глазах в технический эскиз инженера, чтобы со временем воплотиться в реальную действительность.

— У меня два пристрастия, — начал молодой инженер Шохов, — к производству и к дебрям. Мой покойный отец работал на уральском заводе — прокатывал. Трудовой день отца — возня с крюком в густом смраде, около раскаленных металлических удавов. Мальчишкой я перелезал через заводский забор, чтобы хоть сквозь щелочку взглянуть на цеховой ад, — с тех пор и потянуло меня одолеть технические познания.

Заводский поселок был окружен плотно лесистой горной хребетиной; я частенько забирался в кедрач. Однажды, помню, меня захватила ночь в лесу. Точно океанский вал нахлынул мрак, и мурашки страха побежали по моей спине. Но с холма я увидел багрянец, расплесканный по драному одеялу облаков, и понял, что это мартеновские печи завода бушуют и в небе. Пугал каждый куст, но страх борола уверенность: врешь, не заблудишь, тайга!..

После этого случая, я стал углубляться в кедрач нарочно к ночи, чтобы наслаждаться приступами страха; бродил до рассвета, создавая панику дома, и домашние меня прозвали «шалавый».

Получив диплом, я был командирован для производства кое-каких изысканий в ачинские дебри Енисейского края. От ближайшей деревни до места моей работы — пятнадцать километров, и поэтому я остановился на заимке у одного человечка — Акимыча. Он с весны закупал скот, нагуливал его по сочным таежным травам, а осенью продавал. Жил припеваючи и кроме своих «скотских» не имел никаких интересов.

Вокруг заимки залегла волнистая хвойная дебрь. Медведи приучили к военной дисциплине даже мирных коров, они перли на мохнатого врага сомкнутым строем, и зверь, опасаясь за целость своих внутренностей, отступал от грозной щетины рогов. Жеребцы, охранявшие косяки маток, били и передом и задом, грызли зверя зубами. Однажды видит Акимыч: у его жеребца Ворончика в пене на губах клок волчьей шерсти.

Мимо заимки бежит мягко шумливая горная речка; в ней множество «харьюзов», уха из которых не уступает стерляжьей. В общем, если бы не работа, я бы погряз в «скотскую» жизнь.