Всемирный следопыт, 1931 № 04 - страница 18

будут.

Взбешенный Агин зашипел рысью, завыл что-то зловещее и, отпугнув этим туземцев, нырнул в кедровник. Зато его ярангу как ветром сдуло под дюжими руками обозленных оленеводов.

Доктор, засучив рукава, промывал ноздри уже третьему оленю. Над четвертым покачал головой.

— Поздно. Неделю не ела зверина. Надо колоть.

Только к вечеру успокоился взбаламученный невероятным событием лагерь. Запылали огромные костры. Запахло вареным мясом. Ламутские жены, прятавшиеся по ярангам во время стычки с шаманом, хлопотали у котлов с черным чаем. Лесной баян, кривой на один глаз старикан-ламут, раскачиваясь у костра, уже складывал новую песню про русского большого шамана, победившего большого Агина.

Врач довольно улыбался в рыжие усы.

— Я давно это понимал. Но если б не Вивик, пожалуй не догадался бы. Вивик открыл мне глаза. Говорит этак вскользь, будто между прочим: «Сначала молодой шаман приходил. Потом олешки болел. Потом Агин приходил — и олешки лечил…» Ну, оставалось подкараулить этого шаманенка, что мы утром и сделали с Вивиком. А тот отбил от табуна важенку, петлю накинул, к дереву привязал и давай ей из-под полы что-то в ноздри совать. Ну остальное вы видели.

Ламуты горланили у костров — то гневно, то радостно и весело.

Но больше всех радовался в эту ночь Павлов. Всю яркую сцену стычки с Агином, поступок врача, гнев толпы, побоище и разгром колдовской яранги он успел заснять с рук, незамеченный туземцами.

Бесценный жизненный кадр лежал в его коробке.

Ровный гул мотора действовал усыпляюще. Второй пилот, молодой белобрысый Ян Глюк, клевал носом. Полет проходил спокойно. Все были заняты своим делом. Навигатор, он же радист, не снимая наушников, старался уловить тонкие писки мощной судовой радиостанции ледокола, стоящего у пролива Югорский шар. Но писки то-и-дело прерывались разнотонными невнятными взвизгиваниями, несшимися с береговых станций и беспорядочно загромождавшими эфир. Заставив ледокол несколько раз повторить передачу, радист подобрал наконец из разрозненных точек и тире связную радиограмму:

Радист тщательно выписал радиограмму и просунул ее в окошечко Клоту. Тот взял мечущийся под бьющей струей встречного воздуха смятый бланк. Ветер рвал бумажку из рук. Клот ткнул под бок дремлющего Глюка и передал ему управление. Кое-как, скрючившись за козырьком, он наконец разобрал радиограмму.

Перечтя текст, Клот на минуту закрыл глаза. Подумав, он поманил в окошечко навигатора и прокричал ему в прислоненное к отверстию ухо: «Давайте курс прямо на Колгуев, сядем в Бугрино». Слова срывались ветром и терялись в реве моторов. Клот трижды повторил фразу, прежде чем навигатор согласно кивнул головой.

Машина шла невысоко. Временами Клоту казалось, что он слышит шум размашистых темных волн, поспешно кативших на юг нарастающие до белизны вспененного мыла гребешки. Гребешки гнались друг за другом и, падая с вершины волны, растворялись в темной воде. Клот хорошо знал эти гребешки. Он любил седые волны Баренцова моря. Но теперь к обычному чувству восторга перед мощью этих темных холодных масс воды примешивалось что-то подсознательно-неприятное, в чем он не мог дать себе отчета, точно оскомина от прекрасной грозди винограда. Клот задумался, следя за бегом гребешков. И вдруг ему показалось, что он понял, откуда этот привкус оскомины: «Я предал вас, мои седые друзья. Мы видимся в последний раз». Но, тряхнув головой, Клот постарался отогнать от себя неприятную мысль: «Глупости!.. Я делаю то, что должен сделать всякий честный русский. Пусть они называют это вредительством, история, не их сумасшедшая, а наша подлинная русская, настоящая история назовет это иначе. Лейтенант фон Клот не вредитель для единой великой России, той России…»

Клот поймал себя на мысли, что старается убедить самого себя в чем-то, в чем он не очень уверен. «Пустяки, — подумал он, — только не нужно распускаться».