Всемирный следопыт, 1931 № 04 - страница 20
— Слышь-ка, Иваныч, что я у тебя спрошу.
Иваныч нехотя открыл глаза.
— Ну, что еще?
— Постой, брат, это я в порядке самокритики… На кой хрен мы здесь сели?
— А тебе не все равно?
— Значит не все равно, коли спрашиваю.
— Из-за тумана.
— To-есть из-за какого же это тумана?
— Из-за мокрого.
— Нет, ты эти посмешенки, братец, брось. Я тебя, как человека, спрашиваю.
— Ну, дружище, какой же ты человек. Комса ты безусая, а не человек… вот подрастешь, усы вырастут, тогда человеком станешь.
Голос Карпа зазвучал резко:
— Брось балаган, Иваныч. Не до балагана твоего. Говори толком: чего сели?
— Ишь, ревизор выискался.
— Вот те и ревизор.
— Ну, ладно, не кипятись. Говорят тебе из-за тумана. Клот полагает, что впереди нас туман.
— А почему он это полагает?
— Ну, уж это ты, братец, его спроси.
— А ты-то сам как думаешь?
— Раньше думал, что чепуха, а теперь никак не думаю — спать хочется.
— Эх ты, ус моржовый, «спать», — передразнил вялого Иваныча Карп и вышел из горницы.
Стоя на пороге избы, Карп посмотрел в сторону моря. На востоке виднелся давешний ватный валик тумана. Он быстро двигался к западу, оставляя за собой полосу чистого горизонта.
Карп задумчиво покачал головой:
«Бензина хоть залейся, туман — чепуха… тут не то что легкая кавалерия, а и сам Буденный ни черта не разберет».
Он повернулся в сторону острова. Глазу не на чем остановиться — бархатный темный бобрик тундры сглаживал все неровности.
Скользя по намокшему мху, Карп пошел в тундру. Изредка он нагибался, чтобы бережно сорвать кустик ярких незабудок, прилепившихся в складке жесткого бурого лишайника.
4
Бледное северное солнце обливало спокойное море выцветшим золотом. Волны размашисто, лениво, без гребней и без пены, захлестывали серый прибрежный песок и, шурша струйкой о струйку, также лениво уходили обратно.
Карликовая ива подняла над землей свои жесткие коричневые стебли. Ее бледные листики старались казаться свежими и яркими.
Большие полярные чайки и глупыши, распластав белоснежные метровые крылья, не хотели сходить с растянутого над ними бледно-голубого панно. А еще выше, совсем высоко, в непосредственной близости к голубому фону, перились струйками редкие облачка.
Невдалеке темнел конус чума. Из его дымового отверстия вилась темная спокойная струйка. Ширясь, она уходила навстречу крикам круживших чаек.
Чум стоял в полукилометре от Бугрина. Его расставил приехавший вчера из тундры самоед Екся. Екся привез совики и пимы для экипажа самолета.
Сидя на корточках перед чумом, Екся сосредоточенно курил. Он, не мигая, в течение часа смотрел на Клота. Ему впервые довелось видеть такого чудного русака. Русак откровенно ругал Госторг, агента и даже того, кого не решался ругать сам шаман Винухан — большого начальника из самого большого исполкома.
Русак вел с Ексей чудные разговоры:
— Значит ты, Екся, агентом и Госторгом тоже недоволен?
— Какой товолен, нет товолен. Разви мозна товолен, коли агент миня манил, кумка никогда ни тавал. Такой раси хороса? Как мозна пис кумки зить?
Клот исподтишка оглянулся и поманил к себе Ексю.
— Ты, Екся, видел на какой я большой железной чайке прилетел?.. Видел?.. Я самый большой шаман, Екся; что я скажу, все так и будет… И я тебе говорю, а ты расскажи всем самоедам на острове: скоро, совсем скоро агента не станет, другой купец придет. И большого начальника не станет, и исполком тоже пропадет. Тогда, Екся, водка будет, сколько хочешь водки. Водку, Екся, царь посылать станет. Не надо агенту песца сдавать. Вы песца прячьте. И оленьи постели тоже прячьте. Купец придет, много больше за меха, чем агент, даст.
По мере того, как говорил Клот, глаза Екси делались все уже и уже. Наконец он медленно, подбирая русские слова, сказал:
— А ты, парень, не врешь, что ты самый большой шаман?
— Зачем врать? Разве ты не видел чайку, на которой я с неба прилетел?
— А ты, парень, не врешь, что царь будет?
— Не вру, непременно будет.
— Тогда всем самоедам с Колгуева тикать надо.
— Зачем же тикать? — опешил Клот.
— На большую тундру тикать, куда царь не придет. Нам агент другой нузна, а царь нам не нузна…