Всемогущий фикус - страница 2

стр.

—   Раскаиваюсь,—    сказал    мальчик.

—   Вот видишь: ты совсем не такой дрянной мальчик, каким можешь показаться со стороны. А между тем кое-кто меня обижает и не раскаивается. Вот ходит к вам один... прохиндей. Как придет, так встанет возле меня и курит, курит, курит. Да еще окурки в кадку сует. Прямо не знаю, что бы я с ним сделал! Ведь я табачного дыма не выношу! Уж я и так и сяк, и демонстративно листья от него отворачиваю, и ужалить грожу — никакой отдачи: курит и не раскаивается!

—   Как это, ужалить? — спросил удивленный мальчик.— Разве жалить вы тоже можете?

—   Я тебе уже сто раз говорил: я все могу. Ну, почти все. Я, считай, только ходить не могу и грамоты не знаю.

Если бы я мог ходить, я бы давно от тебя ушел. А если бы я был грамотный, я бы написал книгу под названием «Давайте уважать растительную жизнь». Но такая моя беда, что и ходить я не умею, и грамота мне не далась. А что касается — жалить, то это самое обыкновенное дело. Только мы редко жалим, это у нас крайняя мера. Если мне, положим, не нравится человек, то я первым делом листья от него отворачиваю, даю ему намек. Понятливый человек застесняется и отойдет.

—   А если попадется непонятливый человек? — спросил мальчик.

—   Все равно стерплю. Только бы он мне листьев не портил. В противном случае   я   могу   и   ужалить,   потому   что всякому терпению есть конец. Подставлю лист ребром и ужалю.

—   А почему вы меня не жалили, когда я вам листья портил?

—   За кого ты меня принимаешь?! — обиженно сказал фикус.— Я что, ненормальный — маленьких жалить?!

—   Ну, конечно: как жалить — так маленький, а как обморок насылать — так ничего?

—   Ну, извини. Виноват. Как говорится, и на старуху бывает проруха. Я сейчас и сам не рад, что на тебя давеча обморок насылал. Это у меня всегда так: сначала сделаю необдуманный поступок, а потом переживаю.

Тут фикус замолк, приняв какую-то печальную позу, видно, он и в самом деле переживал. Мальчик было собрался навести справку насчет того, каким образом фикусы насылают обмороки, но вдруг с ним приключилось обратное превращение: из большой комнаты потянул ветерок — наверное, это родители решили проветрить воздух,— и в голове у мальчика сделалось ясно-ясно. И рябь перед глазами прошла, и звон в ушах прекратился — вообще было такое чувство, точно кончился тихий час. Мальчик взглянул на фикус: если не считать какой-то печальной позы, он уже не подавал признаков разумного существования.

В эту минуту в его комнату вошли оба родителя. Мальчик сказал им, помахивая ботаникой:

—   Между прочим, дурацкий учебник. Никакой связи с жизнью.— И бросил учебник на пол.

—   Кто так безобразно относится к книгам, не имеет права называться интеллигентным ребенком,— сказала мама.

—   Более того,— добавил отец,— подобные безобразные поступки мы будем неукоснительно пресекать. Пожалуйте в угол, молодой человек!

Мальчик вздохнул и отправился в свой наказательный угол, который ему давным-давно отвели на кухне, между мойкой и холодильником. В углу он простоял около часа. Все это время он сердито ковырял пальцем в носу и думал о том, что хорошо было бы научиться у фикуса предчувствовать непогоду и разные события, особенно разные события, потому что чаще всего случается совсем не то, чего хочешь.