Всепоглощающая любовь - страница 11

стр.

— Неужели? Очень интересно, — произнес брат Благодати и добавил уже более сухо: — Так где?

— Поначалу, — ответил Трэквейр разглагольствующим тоном, к которому так часто прибегал брат Благодати, — имелись, по меньшей мере, временные присутствия в Дельфах, Палестине, и, возможно, Лурде, местах, где в былые времена вера совершала чудеса, а оракулы произносили свои предсказания. Затем, я думаю, это стало силовым полем, слабым и нестабильным, за редкими исключениями не оказывающим воздействия на сознание людей. Я не утверждаю, что понимаю его природу, равно как природу гравитации и света. Я читал некоторых мистиков: святого Иоанна Богослова, Экхарта, отдельных наставников дзэн… и, откровенно говоря, они меня не тронули. Как бы там ни было, я не считаю их учения еще актуальными. В основном, они разрабатывали технику достижения состояния одержимости. В настоящее время мистицизм стал более доступен благодаря Дару Любви. Больше нет никаких препятствий на пути постижения Сущности всех Сущих, Вселенской Любви, как вы ее окрестили. Все, что затрудняло доступ в наше сознание, убрано.

— Чтобы Любовь могла войти туда свободно. Совершенно верно, мой дорогой брат.

— Проникнуть в наши души из вашего корабля.

— О, вы догадались. Но, может, лучше сказать, что вы знаете в точности?

— Мы установили, что все ваши миссионерские успехи были достигнуты тогда, когда ваш корабль находился над тем полушарием, где вы выступали, и что все ваши перемещения по планете почти никогда не выходят за радиус его действия. Это и привело меня к подозрению, что вы не многое можете без его помощи.

На телефонном пульте зажегся красный глазок.

— И в настоящий момент, брат Благодати, у вас уже нет никакой власти.

— Вы обучены таким психологическим атакам, возможно, действенным, когда вы имеете дело с дипломатами и другими персонами подобного рода, но со мной…

— Вы ошибаетесь, брат Благодати. Это была старая добрая атака ракет с ядерными боеголовками. Ваш корабль только что уничтожен.

Брат Благодати поднял бровь, чтобы выразить удивление.

— Неужели?

«А сейчас кто из нас использует психологическое оружие?» — подумал Трэквейр.

— Вам должно быть легко это проверить. Полагаю, вы поддерживаете с ним некую радиосвязь.

Брат Благодати отбросил полы своей одежды и забегал пальцами по пульту управления на поясе. Наконец он поднял глаза на Трэквейра.

— Зачем вы это сделали? — спросил он, не выглядя таким потрясенным, каким бы должен быть.

— Чтобы разрушить источник силы, которой вы пользуетесь… какова бы ни была ее природа. Чтобы арестовать вас, чтобы закончить ваш шарлатанский номер.

Брат Благодати улыбнулся с состраданием… словно говоря: «Прости их, ибо не ведают, что творят».

— Но я вовсе не считаю себя побежденным, брат Трэквейр. Крайне далеко от этого. На планете гораздо больше любви, чем могут уничтожить ваши ракеты. Политика силы лишена разума.

— Обычно я разделяю ваше мнение. Но разве вы оставили мне выбор, брат Благодати? Я могу воззвать лишь к силе.

Произнося эти слова, Трэквейр скользнул рукой в правый ящик стола.

Он целился в голову пришельца, но первая пуля лишь царапнула шею, и маленькая струйка люминесцирующей крови испачкала желтое одеяние. Вторая пуля вошла в тело неподалеку от сердца, третья — несколькими сантиметрами ниже. При каждом выстреле брат Благодати отступал, пошатываясь, к своему креслу, в которое и осел.

Трэквейр еще ни разу не применял оружие в рамках своей дипломатической деятельности, и, хотя распоряжения, отдаваемые им, часто приводили к кровопролитию, он впервые убивал собственными руками. Послушайся он себя, то, бросив револьвер, сразу же вызвал бы врача. Знаменитый ореол, окружавший пришельца, начал тускнеть, и утробный хрип поднялся к горлу.

— Сожалею, — учтиво произнес Трэквейр.

Но больше всего он жалел о том, что год назад не прислушался к словам советского представителя, предлагавшего немедленно уничтожить корабль вместе с пришельцем, так сказать, от греха подальше. Предложение повергло его в ужас, и он выгнал представителя из своего кабинета, пылая таким праведным гневом, что человек больше к нему не обращался. Это была ошибка, но он ее, похоже, исправил.