Вслед кувырком - страница 12

представится случай, — он знает, что у него может оказаться лишь миг, чтобы опознать возможность и ухватиться за нее.

В любимых фантазиях он видит себя разведчиком наземных войск в битве, которая плохо оборачивается для мьютов. Уже отдан приказ отступать, товарищи-эйры оттянулись назад. Чеглок из воздушных разведчиков остался последним. Естественно, кровь течет у него из десятка ран, но он еще способен держаться в воздухе. В голове у него пронзительно звенит голос офицера-тельпицы, повторяющей команду отходить, но Чеглок не обращает внимания, летит вперед, вынуждаемый каким-то непонятным инстинктом. И тут он видит его. Далеко внизу, верхом на белом коне, отчетливо виден Плюрибус Унум, император нормалов, в псибертронной броне, сверкающей, как панцирь из стали и алмазов. Его окружают верховые офицеры и жрецы, рядом с ним стоит паж, держа знамя Крестозвездного Полумесяца. Внимание Плюрибуса Унума и его свиты поглощено битвой, никто из них не догадывается глянуть вверх и увидеть в небе пятнышко — Чеглока. Он принимает решение раньше, чем сам это осознает, вдруг бросается в пике, ветер ревет в ушах громче лавины в Фезерстонских горах, сила ветра раздвигает губы в оскале, зрение расплывается за прозрачными мембранами внутренних век, и он, призвав силу урагана, бросается с воплем камикадзе к вечной славе, превратив себя в смертельный снаряд…

Но такие фантазии преждевременны, пока он не дошел до Врат Паломника, а ведь надо еще в них пройти. Кстати, разве он еще не добрался до Дюна-роуд? Или проскочил перекресток, увлеченный героическими мечтами?

Замедлив шаг, он минует еще один квартал, доходит до Атлантик-авеню, и тут соображает — с силой откровения, — что идет не в ту сторону. Карта в мозгу точна в деталях, но ориентирована по отношению к нему — или он по отношению к ней — наоборот. Он останавливается, разворачивает у себя в голове карту и с проклятием разворачивается сам. Крик, столкновение. Дальше он понимает, что налетел спиной на тротуар, и пешеходы его обтекают с обеих сторон, не сбившись с шага. Кроме одного.

— Я думала, у эйров глаза орлиные, — говорит тельпица, сердито глядя вниз и подбоченясь.

Сперва Чеглок принимает ее за ребенка, судя по миниатюрному размеру, но потом понимает, что она постарше, ближе к нему по возрасту. Лицо сердечком загорело до темно-коричневого, будто она каждую свободную минутку проводит на солнце. Одета она в короткую юбку из черной кожи, ботинки до колен из мягкой кожи нормала, полированная костяная рукоятка ножа торчит из левого ботинка, черный джинсовый жакет, а под ним — свободная блузка, переливающаяся шелком. Волосы у нее стрижены ежиком и черны, как вороновы перья. Чеглок не удерживается от мысли, какое будет ощущение, если их потрогать — как от мягкого бархата? Но в пронзительных синих глазах, обрамленных сине-зелеными тенями, мягкости и близко нет.

— Что? — только и может выдавить он.

— Тебе перевести, птичьи твои мозги? — Она тычет в него указательным пальцем, с каждым словом поднося все ближе к голове Чеглока, и ноготь — как острие кинжала, измазанное кровью. — Смотри. Куда. Мать. Твою. Прешь.

Чеглок бормочет какие-то извинения; серо-синие перья гребня, рефлекторно распущенного, опадают под плетьми ее гнева и презрения.

— Да ну, с эйрами ругаться даже не смешно. — Тельпица отступает, закатывая глаза. — Вы, Шанс вас побери, слишком уж вежливые. — Она протягивает руку. — Давай, я не кусаюсь.

Он принимает протянутую руку, и тельпица поднимает его с земли.

— Никогда не привыкну, какие вы легкие, — восхищается она, оглядывая его и качая головой, едва доставая макушкой ему до живота. — Сколько ты весишь?

— Тридцать восемь фунтов. — Чеглок теребит конец цепочки в ухе. Он болезненно относится к своему весу, потому что это нижняя грань, более приличная женщине или ребенку, чем мужчине его возраста и роста, о чем Дербник и Кобчик не устают ему напоминать.

Тельпица присвистывает.

— Тридцать восемь! Я втрое тяжелее, а для тельпа я маленькая! Слушай, носовой платок есть?

Он таращится на нее, не понимая. Вопрос ни к селу ни к городу, тем более она тут же вытаскивает из кармана собственного жакета белый платок и протягивает ему, будто он должен этот платок взять. Какой-то диковинный обычай тельпов? Обмен платками? Кто вообще она такая?