Всполохи - страница 3

стр.


Я всегда видела ее насквозь, и сейчас я могу видеть, как она сомневается, как подрагивают уголки ее беззвучно шевелящегося рта.

– Ты же говорила, – наконец умудряется прохрипеть она, – ты же говорила, что мы никогда не сможем…

– Я передумала, – я шагаю к ней, склоняю голову набок и улыбаюсь той улыбкой, от которой, я знаю, ее сопротивление рухнет. – Всего один раз. Больше никогда, и они ни о чем не узнают.

Ее глаза меняют цвет – от зелено-коричневого до коричнево-зеленоватого и обратно. Я делаю еще один шаг. Жар струится в глубинах моего тела, кружится, как цвет ее глаз, набухает, как магма – подталкивая, сводя с ума, превращая мои угрызения совести в пепел. Я снова подступаю к ней близко, и она прикрывает глаза. Медленно. Долго.

– Да.


Самое прекрасное из слов, известное человеку. Вам доводилось видеть, как его произносит женщина? Слегка раскрывающиеся губы, влажный проблеск белых зубов, короткое подрагивание выгнутого языка. Да.


В этот раз ее губы не такие пассивные – менее податливые, более жаждущие. Мы уступаем контроль, передаем его друг другу, как эстафетную палочку – между языками, зубами, губами. Я постепенно подталкиваю ее к постели, сжимая пальцами мягкость ее бедер, провожу по пояснице, а ее руки нежно вплетаются в мои волосы. Когда ее голени касаются матраса, я останавливаюсь.

– Рубашку.

К счастью, это простая майка. Один рывок – и она стоит передо мной, обнаженная до пояса – и хоть на нее смотрю всего-навсего я, она все равно расправляет плечи и стискивает зубы, желая быть гордой.


– Ты красивая, – тихо произношу я, подытоживая всю свою любовь, все стремление, вкладывая в эти слова все, что я к ней чувствую, не желая в эту минуту ничего, кроме того, чтобы она мне верила. Потому что она прекрасна.

Великолепна – в сочетании загорелой и бледной кожи, подтянутых мышц и мягких изгибов. Ее груди – не большие, но и не маленькие – идеальный размер, идеально ей подходящий.


Я срываю с себя футболку и спортивный лифчик и отбрасываю их в сторону, не отводя от нее глаз. Ее резкий короткий вдох отзывается прямо в моих сосках.

– Красивая, – повторяю я, прижимаясь к ней, сливая наши тела, – и чертовски классная.

Я целую ее снова, и наши мышцы совпадают, как кусочки пазла, и она стонет в мой рот, пока пальцы моей руки играют с короткими волосками на ее затылке.

– Чего ты хочешь? – выдыхаю я, наконец оторвавшись от нее. – Скажи мне.

Она делает судорожный вдох, ее взгляд мерцает, охватывая мое лицо, согревая меня физически ощутимой силой ее желания.

– Я… – начинает было она, затем сглатывает. – Я хочу… Я х-хочу трахнуть тебя.

Легкое заикание, ее искренняя, напряженная страстность… давление, распирающее мою грудь, на мгновение превращается в колючую боль, когда я опрокидываю ее на спину, на кровать.

– И это все? – спрашиваю я, нависая над ней. Ее руки скользят по моей талии, затем охватывают спину и притягивают меня ближе.

– Я хочу, чтобы ты меня трахнула.

Она шепчет это признание мне на ухо тихим, но сильным голосом. Я вздрагиваю и целую ее шею, позволяя своим губам извлечь пламя на поверхность ее кожи. Отметина.

– Обязательно, – бормочу я, легонько прихватывая зубами кожу вдоль ее шейного сухожилия. – Скоро.


Я опускаюсь на нее, чтобы проложить огненную дорожку, силовую линию из влажных поцелуев вниз по ее телу, останавливаясь ненадолго, чтобы присосаться к мягким холмикам ее грудей.

Ее соски твердые и потемнели, но я не касаюсь их. Она любит, когда ее дразнят, – в конце концов, насколько я знаю. Я расстегиваю пуговицу на ее шортах, потом расстегиваю молнию. Я стягиваю шорты с ее ног, медленно обнажая рыже-коричневый треугольник – коротко стриженые темные волосы, а под ними малиново-алая, набухшая плоть, замершая в ожидании.

– Ежик, – негромко смеюсь я и отстраняюсь, чтобы восхищаться тем, что я обнажила. – Очень мило.

– Теперь ты, – хрипло отвечает она, и я вижу, как сокращаются мышцы ее живота, когда она садится и тянется к застежке моих шорт. Я позволяю ей расстегнуть пуговицы, одну за другой. Ее мышцы напрягаются, когда она стягивает ткань с моих бедер, вниз по ногам, пока наконец я не приподнимаюсь настолько, что могу сбросить их.