Вставай, будь послушной девочкой! - страница 3

Но когда она воспользовалась им, женщина начала бить ее, отвешивая хлесткие жгучие оплеухи и визгливо шепча, что она плохая девчонка. Потом она ушла со свечой в руках, шаркая по проходу между кроватями, и Анжела-Мари, горько плача, забралась обратно в сырую постель и стала дожидаться утра.

— Мочилась, мэм, — ответила она, когда надзирательница посмотрела ей в глаза. За этим последовала обычная процедура. Она опускала простыню в ванну, оттирала пятна карболовым мылом и прополаскивала ее в холодной воде. Было трудно выкручивать простыню одной рукой, но никто не приходил на помощь. «Фу!», — фыркали все, с презрением отворачиваясь. Если шел дождь и нельзя было сушить простыню на улице, приходилось вешать ее на веревке на кухне, и потом повариха беспрерывно ругалась, что с этих вонючих простыней капает туда, где она готовит еду.

И теперь Барбара, возможно, не захочет иметь с ней дела. Как только она выйдет из спальни, ее «просветят».

— Разве ты не знала? Она никому не говорит. Она мочится в постель. Каждую ночь.

— Каждую ночь? Вот почему она бегает за новенькими. Больше никто не хочет с ней водиться.

— Ты ведь не хочешь водиться с той, кто мочится в постель?

— Ну… нет.

Но Барбара никак не показывала, что избегает ее. Этим утром она, казалось, уже освоилась в своем нынешнем положении и была более уверена в себе. Сидя в столовой, она повернулась и с любопытством посмотрела на Анжелу-Мари.

— Почему ты каждую ночь мочишься в постель?

Значит, она знала. Не получив ответа, она задала еще вопрос:

— Разве ты не знаешь, что мочишься?

— Нет. Если бы я знала, я бы не…

— Почему ты не сходишь к врачу? — она говорила, как человек, привыкший к жизни за стенами приюта, где ходят к врачам по собственному желанию, а не бывают посланными к ним.

— Он говорит… он говорит, что это пройдет, когда я вырасту.

Барбара пожала плечами, как бы говоря: «Да, но когда?».

Потом, как бы с невинным любопытством, продолжила:

— Как это ужасно, когда ты просыпаешься и обнаруживаешь, что это произошло…

Анжела повесила голову и принялась разжевывать комья овсяной каши. Кроме ссор, когда ее обзывали, никто из девочек в глаза не упоминал о ее горе. Но Барбара Гордон была откровенной и одновременно назойливо-любопытной, и Анжела почувствовала, что в ее интересе заключалось что-то беспокойное. Она, скорее, готова была лишиться ее дружбы, чем дальше страдать от ее нездорового любопытства.

Когда они гуськом вышли из зала, Анжела попыталась ускользнуть от подруги, но Барбара неотрывно следовала за ней.

— Куда ты идешь?

— В кабинет мисс Стразерс.

— Зачем?

— Меня порют ремнем.

— Каждый день?

— Да.

— И ты не возражаешь?

Она не знала, что ответить. Она привыкла к этому и воспринимала порку, как муку, которую следует стерпеть и забыть.

Сегодня она позволила себе почувствовать наказание так, как его мог чувствовать кто-нибудь другой. От одного удара у нее онемели пальцы, другой обжег ее запястье, и когда она вышла из кабинета, то чувствовала, как внутри нарастает жгучая боль, так что ей захотелось согнуться и спрятать руки подмышки, чтобы облегчить страдания… но она не смогла Барбара была тут как тут и смотрела на нее.

— Куда ты сейчас направляешься?

— В лазарет. Мне надо видеть медсестру.

— Тебе надо принимать касторку! — голос Барбары звучал язвительно и злорадно. — Мне сказали, что ты принимаешь касторку.

Она не ответила.

— Я бы не стала ее принимать. Я бы не смогла ее принимать. Меня бы вырвало.

— Мне надо идти. — Это напоминало спешку в сторону святилища.

— Я подожду тебя.

Опять это казалось новым переживанием — складывание за спиной рук (обязательная поза при принятии лекарств), стук большой алюминиевой ложки о зубы, серая ледяная маслянистая жидкость, обволакивающая миндалины. Ложка вылезла наружу, испачкав ей губы, и она в отчаянии глотнула, давясь, но держа себя в руках. Не думать, не дышать… Барбара насмешливо следила за ней, когда она вышла, сморщив нос.

— Меня бы стошнило.

Ответа не последовала.

— Это нечестно. Я бы это не вынесла. Разве тебя не…

Так оно и было, но она научилась сдерживать схватки в животе, отодвигая мысль о них в дальний угол сознания.