Встреча с чудом - страница 10
— Дежуришь? — рассеянно, с непонятной для Кости радостью спросила Ася.
— А ты чего, понимаешь, не спишь? — удивился Костя и так зевнул, что на белесых глазах выступили слезы.
— На тебя пришла посмотреть.
Костя подошел к окошечку и подразнил:
— Все равно не примут. Девчат туда, понимаешь, не берут.
— Хочешь пари! Ты скоро объявишь нашему поезду: «С первого пути, понимаешь, отходит экспресс номер такой-то!» — Ася загадочно рассмеялась. Она так и лучилась странной, озорной силой.
— А что, разве пришло...
— Не придет, так сами поедем. Понял, понимаешь? — Ася засмеялась, сбила щелчком фуражку, убежала.
Возбужденная, она появилась в зале ожидания. На широких деревянных диванах скучно дремали люди с помятыми, усталыми лицами. Ослепительный свет беспокоил их сонные глаза.
«Эх вы! Разве так нужно ожидать свою дорогу?» — подумала Ася.
Она повертелась около закрытого буфета, с большим интересом рассматривая под стеклом увядший винегрет в тарелках, каменные от времени плитки шоколада, бутерброды со скорченными дырявыми пластиками сыра.
В душе нарастало радостное нетерпение. Наконец все это переживать одной стало невозможно. Ася побежала домой. Она растрясла разомлевшую Славку, насильно посадила ее в кровати. В комнате раздался задыхающийся шепот:
— Бежим... В Москву... Поняла? И добьемся... А не помогут — сами поедем к морю... А то поезда все идут, идут — сердце разрывается!
— В министерство? — Славка на середине прервала сладкий зевок. — Бежать?! Вот здорово! Когда?
— Нужно приготовить чемоданы, уложить все походное, — уже распоряжалась Ася...
Всю эту ночь сквозь сон Ася слышала голос Кости, он все объявлял об уходящих поездах, и сердце у Аси ныло, точно она прощалась с кем-то около вагона или мучилась, что не может попасть в этот вагон, а поезд вот-вот уйдет, и она останется...
На другой день Славка потихоньку взяла из материнского сундука тысячу рублей и купила билеты в Москву.
И снова наступила ночь. Ася уткнулась в подушку. Ее начала страшить дорога. Она даже не могла представить, что их ожидает впереди. Там был совершенно непроницаемый туман.
Тьма мучила, и Ася включила свет.
На стене, рядом с мятежным дедом, висела ее фотография, на которой она была снята в тельняшке, в бескозырке, в широченных брюках, гримом нарисованы усики, во рту торчит трубка: это Ася играла в драмкружке лихого морского волка.
«Детство! Глупое детство! — подумала она. — И как я могла повесить такую фотографию? Море — дело серьезное, суровое. Довольно игры в море, пора учиться и работать. Пусть работа окажется тяжелой. Ничего! И пусть сначала корабль будет небольшой, какой-нибудь рыбачий. Все равно. Лишь бы море!»
Ночные бабочки камешками щелкали о гулкий, барабанно-тугой оранжевый абажур. В черную дыру открытой форточки дышала холодная, сырая ночь. Мать крепко спала в комнате рядом, отец был в поездке. У Аси защемило сердце: она вдруг представила, как заплачет мать, прочитав записку, как потемнеет лицо отца, как они оба растерянно опустятся на стулья и будут сидеть, сутулые, постаревшие, подавленные, такие родные, такие любимые. «Но что же делать? Что? — мысленно обратилась к ним Ася. — Нет, нет, мы не хотим причинить вам горе. Вам тяжело! Простите нас!»
Чувствуя, что теряет силы и решимость, Ася поспешно взглянула на часы и как раз в это время Костин голос проорал над вокзалом: «С соседней станции вышел пассажирский поезд номер 5. Следует: Владивосток — Москва».
Ася почувствовала слабость во всем теле и желание изорвать билеты, не выходить из этой комнаты-каюты, в которой так тепло и безопасно. Но она уже шептала, дергая сестру за ногу:
— Славка, вставай! Пора!
Та вскочила, потерла румяное лицо и вдруг испугалась:
— Что мы делаем? Мы с ума сошли!
— Молчи! И так на душе кошки скребут!
Ася положила на стол еще вчера написанную записку: «Милые мама и папа! Не сердитесь на нас, дурех. Но мы иначе не можем, честное слово. Мы едем в Москву, в министерство. Будем добиваться. Иначе нам жизнь не в жизнь. Взяли у вас тысячу рублей. Не сердитесь, что потихоньку слямзили их. Как только заработаем — вернем. О нас не беспокойтесь: не в Африку же едем».