Встреча [= Свидание] - страница 12

Однако странно, я совершенно не заметил, как студентка ходила туда-сюда. Когда я ее обнаружил, она уже сидела рядом и спокойно читала толстую книгу по анатомии. Но в тот момент я упивался неясными радужными любовными фантазиями, явно вредившими моему ощущению реальности.

Еще больше меня тревожил другой вопрос. С одной стороны, я сам захотел выпить кофе в этом бистро, а лже-студентка только шла за мной. С таким же успехом я мог выбрать любое другое заведение на проспекте (или вообще не пить кофе). Тогда каким образом, при этих условиях, сообщница детей предупредила их о том месте, где они должны были взять трость и очки?

С другой стороны, придя в кафе, Мари заговорила с официантом так, будто была давно с ним знакома. А Жан знал, какие именно блюда, указанные в не очень достоверном меню, вывешенном над баром, можно было реально заказать. Наконец, они утверждали, что их мать должна была скоро прийти, чтобы оплатить счет, хотя я был вполне способен выложить такую скромную сумму. Официант со всем соглашался. Он полностью доверяет детям, а те ведут себя как завсегдатаи.

Значит, все происходит так, будто я случайно заглянул именно в то кафе, которое для них — и столовая, и генеральный штаб. Маловразумительно. Иное возможное объяснение представляется еще более странным: ничего не происходило «случайно», напротив, организация все устроила так, что вопреки собственной воле я был приведен сюда, в бистро, чтобы встретить ожидавшую меня студентку.

Но в этом случае — как меня «привели»? Каким способом? С помощью какого таинственного метода? Чем больше я об этом думаю, тем запутаннее кажется ситуация и тем очевиднее, что передо мной какая-то загадка. Может быть, сперва найти ответ на вопрос о связи детей со студенткой-медичкой. Увы, ничего не проясняется.

Пока я проигрывал в голове все варианты, Жан с сестрой надели на меня черные очки. Резиновый кант внутри облегающей голову оправы идеально рассчитан на мой лоб, виски и скулы. Я тут же отметил, что не могу ничего разглядеть ни сбоку, ни снизу: стекла действительно непрозрачные и сквозь них ничего не видно.

Теперь мы с мальчиком идем по тротуару рядышком. Держимся за руки. В свободной правой руке у меня белая трость, концом которой я шарю впереди себя в поисках возможных препятствий. Через несколько минут я владею этой принадлежностью уже совершенно непринужденно.

Покуда меня ведут как слепого, я размышляю о любопытном процессе постепенного ограничения моей свободы, начавшемся в полседьмого вечера, когда я попал в ангар с манекенами, заваленный ненужными товарами и бракованными машинами, куда меня вызвал «господин Жан».

Там я не только согласился следовать приказаниям девушки — моей ровесницы (или даже моложе меня), но и сделал это под оскорбительной угрозой револьвера (во всяком случае, предполагаемого), уничтожающей ощущение свободного выбора. Кроме того, я без всяких возражений принял решение оставаться в полном неведении относительно моего тайного задания и целей, преследуемых организацией. Меня никоим образом это не угнетало, наоборот, я почувствовал счастье и облегчение.

Затем в кафе малоприятная студентка с видом инспектрисы или учительницы начальной школы вынудила меня пойти по отнюдь не лучшей дороге. Из-за этого мне пришлось лечить мнимого больного, лежавшего на земле без сознания, который на самом деле просто меня разыгрывал.

Все осознав, я не стал возмущаться незаконным приемом, и вскоре оказался под началом десятилетней девчонки, к тому же вруньи и фантазерки. В конце концов я дошел до того, что согласился потерять зрение вслед за потерей свободы суждения, последовавшей за потерей разума.

Вот почему с этих пор я действую, абсолютно не понимая ни того, что делаю сам, ни того, что со мной происходит, не представляя, куда направляюсь, ведомый неразговорчивым ребенком, по-ви-димому, эпилептиком. У меня и в мыслях нет нарушить предписание и подглядеть из-под черных очков, хотя для этого достаточно, вероятно, слегка спустить оправу под предлогом, что якобы зачесалась бровь, и сделать щель между резиновым кантом и носом.