Встретимся в Загсе или на небесах - страница 8
Накануне у меня был хоть какой-то предлог к ним не ехать — вместе со спешно вызванной уборщицей мы до ночи убирали офис, хотя, если начистоту, очень хотелось всё бросить и бежать без оглядки.
Сегодня же никакая причина не прокатит. В моих же собственных глазах. К тому же, и деньги на похороны надо отвезти. Можно триста раз вздохнуть, а ехать придётся…
Вернулась я домой мрачнее тучи. Мне прямо в лицо выплеснули, что лучше бы убили меня, и открыто обвинили в гибели Кати.
Конечно, я понимала, что у людей страшное горе… но всё же не ожидала, что меня объявят главным врагом и пожелают смерти. Сама и казнила себя, и обвиняла, но вот услышать от других, что я и только я виновата во всех их бедах, была не готова.
Оправдываться не имело смысла и, оставив на столе деньги, я молча ушла раненым зверем.
А к вечеру за окном разразилась настоящая буря и параллельно с ураганом в моей душе бушевала до самого рассвета.
На следующий день, оставив после себя ворох облетевшей листвы, поломанные ветки и раскиданный всюду мусор, она, захватив с собой часть моей боли, отступила к морю. Над городом, не рискуя вернуться к штормящему водоёму, с отчаянным криком носились испуганные чайки.
По большому счёту Катя не была для меня близким человеком, да и проработали мы с ней всего ничего. Девушку было безумно жаль, а при мысли, что ей пришлось пережить, меня по-прежнему бросало в дрожь. Но, к своему стыду, я изо всех сил старалась как можно скорее избавиться от этого кошмара.
Неужели правы Катины родители, назвавшие меня исчадьем ада, равнодушно несущим горе и смерть?..
При воспоминании об этих несправедливых словах во мне снова всё перевернулось, вызывая жгучий протест. Да, это не моя потеря, и на моей жизни она никак не отразится. И всё же, никогда чужая боль не бывает для меня полностью чужой… Иногда она даже становится нестерпимой. Наверное, её стало слишком много вокруг… и психика, пытаясь сохранить стабильность, в безнадёжных случаях старается хоть как-то отрешиться.
Я включила любимую музыку и занялась уборкой.
Ураган нанёс немалый урон окружающему наш дом парку, в том числе изрядно потрепав большой клён и красавицы-акации, росшие прямо под моими окнами. Если крепкому клёну кое-как удалось почти без потерь выстоять в схватке со стихией, то от недавней роскоши акаций едва ли осталась четверть чудом уцелевшей листвы. Она сиротливо дрожала на ветру, а оголённые ветви стыдливо жались друг к другу в стылом сумраке утра.
Тщательно «вылизав» квартиру, я переместилась на балкон, усыпанный листьями, и принялась их сгребать, ещё не зная, что смерть Кати — только начало, и впереди меня ждёт какой-то совсем уж безумный замороченный треш…
Как я ни старалась, полностью отключиться от вчерашних страшных картин не получалось. Смерть девушки не выходила из головы. Чтобы поскорее отвлечься, я заставила себя несколько раз мысленно прокрутить начало либретто. Не помню, с какой попытки сознание наконец откликнулось и побежало к заброшенному парку.
«Рвущие душу аккорды в последний раз проплыли над лунной тропой и рассеялись во мгле среди деревьев…
Создатель открыл глаза и с теплотой посмотрел на пианиста.
— Спасибо, Маэстро, вы — великий композитор. Ваша музыка драматична и не даёт забыть о бренности бытия, но тем сильнее её воздействие. Она напоминает человеку, что каждый миг — неповторим и уникален, и что есть высшие ценности, ради которых и придумана жизнь… Я говорил вам, что ваша музыка переживёт века? Я ошибался. Она — вечна!
Великий композитор встал из-за рояля и с достоинством поклонился.
— Всё в вашей власти, Создатель, — ответил он негромко, — будучи смертным, я всего лишь верно распорядился вашим даром.
— Дорогой мой, так в этом и есть ваша величайшая заслуга! Именно, именно в следовании своему пути! А талант… что же… я наделяю им каждого… — Творец беспомощно развёл руками, вспомнив, как большинство распоряжается его дарами, активно используя заступ.
«А ведь в самом деле… С таким энтузиазмом орудуют лопатой, будто клад зарывают. Оно и верно — сокровище… Да только никто и никогда его более не отроет…» — оставшись один, с досадой подумал он, после чего приуныл пуще прежнего.