Всяко третье размышление - страница 46

— для того, чтобы перекусывать на ее застекленном балкончике, снаружи слишком жарко и влажно.

— Ну-с, для начала? — начинает Манди, не так давно перенявшая эту вопросительную интонацию у своих студентов. — Если я правильно помню — а помню я правильно, потому что проверяла? — прежде, в главе «Зима», когда твой Рассказчик поднимается в день Летнего Солнцеворота по ступеням СтратКолловского «дома Шекспира», чтобы отвести свою миссис на ленч, он вспоминает, как в Сентябрьское Равноденствие споткнулся и упал на крыльце шекспировского дома, так? И это — плюс паренек со

«Сторожевой башней» Свидетелей Иеговы на коленях — напоминает ему о совершенном в детстве вместе с родителями Дружка Неда восхождении на пожарную башню, во время которого он впервые узнал о равноденствиях и солнцеворотах, что и привело его к так называемому Солнцеворотному Истолкованию Постравноденственного Видения № 1. Все достаточно разумно. Я тебя еще не запутала?

Муж ее полагает, что нет, не запутала:

— Как-никак всю эту мутотень я и написал…

— В таком случае не объяснишь ли ты мне то, чего Рассказчик не объясняет: почему толчком к Башенному Истолкованию стало также и «эврименовское» издание комедий Уилла? Я помню, ты что-то говорил на сей счет у «Боззелли», но, по-моему, так и не объяснил нигде значения этой книжки, не ограничивающегося простой цепочкой «дом Шекспира» — шекспировский дом — шекспировские пьесы. Мы что же, должны относиться к великому Истолкованию как к привидевшемуся Рассказчику Сну в Зимнюю Ночь — или как?

Ну хорошо, Автор понимает и с готовностью признает, что на самом деле он не знал, почему это стало толчком для него, — знал лишь, что толчок был внезапен и силен. Предположение, высказанное его супругой, показалось ему и правдоподобным, и чересчур умственным; однако теперь, после того как она задала этот вопрос, ответ представляется ему очевидным, особенно в свете штормового Видения № 2: Шекспировскую Привязку образовывал не «Сон в летнюю ночь», но другая «комедия», куда более мрачная, — «Буря». Проспер=Просперо, умеющий заклинать шторма волшебник, протагонист этой пьесы, предрекающий под конец ее[и как только Дж. не заметил раньше столь явственной переклички и с рабочим названием утраченного опуса, над которым бился его друг, и с обыкновением Неда оперировать Первым (недозрелым), Вторым (зрелым) и Третьим (перезрелым) Размышлениями?] , что отныне он посвятит «могиле всяко третье размышленье»!

— Лежала на самом виду, потому ты ее и не заметил, — предположила Аманда, которой перекличка эта всегда представлялась настолько самоочевидной, что и упоминания особого не заслуживала.

Нед же, как это ни странно, в те давние дни их сочинительского ученичества ни разу, насколько помнит Дж., не соединял свою фамилию с именем созданного Шекспиром, обосновавшегося на острове герцога Миланского.

— Что я действительно помню, так это давнее его рассуждение о том, что писателю, который присваивает своему в высшей степени преуспевающему протагонисту имя наподобие «мистер Проспер», непременно быть биту, — если, конечно, пишет он не Аллегорию с прописной «А» и не откровенный фарс, второстепенные персонажи коего носят имена вроде Трэнси Транжира и Мэри Мизер.

— Или, — прибавила Манди, — если Протагонист П., несмотря на столь красивое имя, не проваливает в конечном счете любое дело, за какое берется, и ему остается лишь скрежетать зубами по поводу тяжело-весной саркастичности жизни, а не автора. Так? Помнится, ты говорил мне все это лет сорок назад, когда оба мы были еще о-го-го.

Под тогдашнюю песенку Мэри Хопкин:

— «То были дни-и-и, мой друг, — напел Дж. своей все еще возлюбленной. — Без края и конца-а»[«Those Were the Days» — романс Бориса Фомина «Дорогой длинною» (английский текст Джина Раскина), ставший в 1968 г. большим хитом в исполнении валлийской певицы Мэри Хопкин; эта запись явилась первым продюсерским опытом Пола Маккартни и одним из первых релизов, выпущенных «битловской» компанией Applе Records.] . Цветущее лето наших жизней.

— Вот и давай подсуетись насчет посвященного ей Видения с прописной «В».