Второпях во тьму - страница 28

            -  Водитель, вы будете чувствовать огонь всего три секунды. Больше от вас ничего  не потребуется. Затем она обескровит вас. Поэтому я всегда предлагаю поднять  подбородок, иначе во время ритуала вы будете гореть дольше, чем необходимо. А  теперь, водитель, сядьте, пожалуйста, на кресло.

            Рэй  повернулся и упал на ограду. Та была старая и гнилая. Он мог бы сломать ее  ногой и убежать.

            -  Водитель, как только я опущу руки, ее ничто уже не будет сдерживать. Могу вас  заверить, что вы не убежите дальше моего двора.

            -  Что...

            -  Вы сбили человека и скрылись, - произнес Джон пафосным, начальственным тоном. Свет  огня из бочки мерцал в линзах его очков, и Рэй уже не видел глаз старика. - Она  шла на запах вашего бессердечия. Мы поставили ей эту задачу. Споры вины, стыда  и даже гордости пускают более глубокие корни. Сегодня у нее было трое таких,  как вы, и она воссоединила трех матерей с их детьми, пусть и на ничтожно  короткий срок.

            -  Что... это?

            С  нетерпением и раздражением, которые он раньше уже проявлял, этот неопрятный старик  оборвал его на полуслове.

            -  Она стала хорошим другом моей жены. После того как Уэнди погибла на пешеходном  переходе, недалеко отсюда, в 1994 году. И ее убийца сидел на кресле гораздо  дольше, чем будете сидеть сегодня вы, водитель. Поэтому будьте благодарны, что  время смягчило меня. Говорят, что время лечит. И ты даже начинаешь забывать. Но  я помню. Ну, что, начнем?

            Рэй  ухватился за верх деревянной ограды.

            -  Пошел на хрен!

            Джон  опустил обе руки, хлопнув себя ладонями по бедрам.

            Рэй  начал кричать еще до того, как сел на автокресло на вершине костра.

            Джон  сунул в основание груды папоротника пылающий газетный рулон. Материал для  растопки был пропитан бензином. Лицо Рэя стал обволакивать дым. Он обратил  взгляд на кухню, чтобы призвать к милосердию.

            Сквозь  стеклянную панель кухонной двери Рэй увидел последнего пассажира, Гленроя.  Перегнувшись через кухонный стол, старик обнимал другую, более темную и более  расплывчатую фигуру. Которая спрятала от Рэя лицо, уткнувшись головой в  отцовское плечо.

            Рэй  снова закричал, когда жар от огня взмыл вверх и опалил волосы на его обнаженных  лодыжках. Он запрокинул голову назад, подставляя твари горло.

            -  Давай же!

Ⓒ Always in Our Hearts by Adam Nevill, 2013

Ⓒ Перевод: Андрей Локтионов

Тиканье  на втором этаже стало гораздо громче. Вскоре я услышал, как наверху расхаживает  Луи. Доски пола стонали, когда она неуклюже перемещалась там, где все тонуло во  мраке из-за штор, не открывавшихся уже неделю. Должно быть, она появилась у нас  в спальне и, шатаясь, проковыляла в коридор, по которому двигалась, перебирая  по стенам тощими руками. Я не видел ее шесть дней, но легко представлял себе ее  вид и настроение. Жилистая шея, свирепые серые глаза, рот с уже загнутыми книзу  уголками и губы, дрожащие от невзгод, возродившихся в тот самый миг, когда она  вернулась. Но еще мне было интересно, накрашены ли у нее глаза и ногти. У нее  были красивые ресницы. Я подошел к подножию лестницы и посмотрел вверх.

            Даже  на неосвещенных стенах лестничного пролета сновала длинная, колючая тень ее  кривляющейся фигуры. Самой Луи мне видно не было, зато воздух метался так же  неистово, как и сама тень. И я знал, что она уже бьет себя ладонями по щекам, а  затем вскидывает руки вверх над взъерошенной седой головой. Как и ожидалось,  пробудилась она в ярости.

            Раздалось  бормотание, слишком тихое, чтобы я мог расслышать все, что она говорит. Но  голос был резкий, слова вылетали со свистом, почти как плевки. Так что я мог  лишь предположить, что проснулась она с мыслями обо мне. "Я тебе говорила...  сколько раз! ... А ты не слушал... Бога ради... да что с тобой такое? ... зачем  нужно было быть таким упрямым? ... все время... тебе говорила... раз за разом..." 

            Я  надеялся, что она будет в лучшем настроении. Прибирался в доме больше двух  дней, тщательно, но так, чтобы успеть к следующему ее появлению. Даже стены и  потолки помыл, всю мебель передвинул. Протирал, подметал и пылесосил. Не  приносил в дом никакой еды, кроме караваев дешевого белого хлеба, яиц, простых  галет и всяких ингредиентов для выпечки, которыми так и не воспользовался. Отпарил  и отмыл дом кипятком, лишил здание всех его развлечений, кроме телевизора,  который ее забавлял, и маленького керамического радио на кухне, которое с  1983-ого года не принимало ничего кроме канала "Радио Два". Наконец,  стер со снятого нами дома все внешние признаки радости, равно как и все, что ее  не интересовало, и то, что осталось от меня самого, и о чем я постепенно  забывал.