Второй долг - страница 66

Беспокойство в его взгляде было ключевой частью того, как он контролировал меня в течение многих лет. Он заставлял меня верить, что всегда рядом и хочет помочь мне. Что я был единственным избранным и заслуживал унаследовать все, что он мог дать.

Конечно, все это было херней.

Никто из нас не мог стереть то, что произошло с нами в ту ночь. В ту ночь, когда мы так ужасно использовали Жасмин в «исправляющем» сеансе и пересекли непроходимую черту. Я отказывался. Снова и снова, и снова.

Он давил и давил, и давил.

Я огрызнулся.

Я почти убил его.

И он сказал слова, которые затянули петлю вокруг моей шеи и стали кандалами вокруг моих ног до конца моих дней.

— Ты думаешь, твоя жизнь дар? Думаешь, я не могу забрать ее? Я был так чертовски близок к тому, чтобы убить тебя, мальчик. Положить конец стыду из-за того, кто ты. Я колебался только потому, что верил в твое изменение. В тебе моя кровь. Ты не можешь быть таким позором. Я не позволю тебе.

Я был жив только потому, что он верил в мое исцеление. С каждым уходящим годом он стоял над тортом, приготовленным специально для его первенца, и размышлял, убить ли меня с помощью цианида.

Или несчастного случая на охоте.

Или отгрузка могла пойти не так.

Так много способов избавиться от меня. Я жил в постоянном осознании ловушек и наемников, которые могли украсть мое богом данное право дышать.

Все потому что я не подходил.

Он также рассказал мне, что произойдет, если он убьет меня. Что он сделает не только с Жасмин, но и Кестрелом, Дэниелем и со всеми, кем я дорожу — их не так уж много. Он бы еще меньше заботился об этом, если бы это не означало, что он останется без наследника. Он верил в свою непобедимость, и у него отсутствовала единственная отцовская черта: любовь.

Он не любил своих детей. Черт, он даже не хотел нас.

Поэтому нас выбрасывали как мусор, если он был недоволен нами.

Этот вид паники... этот вид страха... продолжал удерживать меня. Не имели значения мой возраст и сила — я жил в тени смерти так долго, что не знал другого пути.

Я был долбаным идиотом.

Обув пару мокасин, я покачал головой.

— Спасибо за беспокойство, но я в порядке.

Кат склонил голову набок.

— Ты ужасный лжец.

Стиснув зубы, я встал и разгладил свою черную футболку. Я не надевал ничего цветного сегодня — только черное. Я должен был догадаться, что этот цвет привлечет только тьму.

— Я до сих пор подчиняюсь твоим приказам. Я все еще предан.

Кат холодно улыбнулся.

— Пока что. — Он обвел пальцами свой рот, осмотрев меня сверху донизу. — Тем не менее, мы посмотрим, пройдешь ли свое следующее испытание.

Мое сердце пропустило удар. Испытания были не в новинку для меня. Я проходил многие из них, пока рос, чтобы доказать, что такой сын, как я, может стать мужчиной, как он.

— Что у тебя на уме?

Сдирать шкуру с животного, пока оно все еще живо?

Причинить боль кому-то из клубных шлюх?

От улыбки Ката по моей спине побежали мурашки.

— Узнаешь.

Я ненавидел, когда он делал так. Я никогда не знал, звал ли он меня как лошадь на расстрел или искренне хотел доказать и себе и мне, что я менялся в лучшую сторону.

В течение нескольких лет со мной все было хорошо. Я нашел способ скрыть себя в метели и снегу и быть всем, кем он хотел меня видеть.

Это было до того, как он объявил мне, что Нила была моим подарком на двадцать девятый день рождения. В тот год не было торта — никакой угрозы цианида.

Только взрыв моей души в форме женщины, которую я не мог отвергнуть.

Вынужденно улыбнувшись, я спросил:

— Что насчет того, чтобы провести время, как отец с сыном? Забыть проверки. Отправимся на конную прогулку. Поговорим о бизнесе.

Годами он обучал меня управлению империей. Только во время обучения он расслаблялся и наслаждался взаимодействием со мной. Хотя он был не готов отдать свою власть, я прекрасно понимал это. Независимо от того, что по нашей традиции все скоро должно стать моим, я знал, что передача престола не пройдет просто.

— Нет, у меня есть идея получше. — Кат открыл дверь шире. — Давай. Пойдем.

Мои колени не двигались. Что-то внутри меня говорило отказаться. Это испытание будет хуже, чем все, чему я был подвергнут.