Второй год войны - страница 8

На скрип дверей все трое повернулись к Алеше, и ему захотелось податься назад, в коридор.

— Дал коням сена? — спросил бригадир.

Алеша молча кивнул.

Мужик со счетами снова принялся передвигать костяшки и листать бумаги. Время от времени он бубнил себе под нос:

— Что деится, что деится!..

Председатель, неласково глядя на Антонова, заговорил:

— Зря вы надеялись, что вас ждут дармовые хлеба! И сена у нас нет для вашего скота.

— Это теперь не наш скот, а ваш! — возразил Антонов и, как бы между прочим, поинтересовался: — Кому я могу передать бригаду?

— Что? — переспросил председатель.

Он был туговат на ухо и говорил излишне громко. Антонов повторил свой вопрос:

— Кому прикажете передать бригаду? Я скот довел до места — теперь, может, кто другой руководить будет… У меня пока отсрочка от армии, но скоро, наверно, кончится.

Лобов перебил его:

— Когда кончится, тогда посмотрим, а пока руководите сами. У вас сейчас одна задача: готовиться к зиме. Ремонтируйте скотный двор, заготавливайте сено. Надеяться вам не на кого.

Алеше не нравился крутой тон председателя. Было обидно: принимают так, будто сюда приехали нахлебники!.. Алеше казалось, что председателю надо отвечать так же круто, но Антонов, к его удивлению, заговорил так, будто извинялся:

— Вы, конечно, правы, но войдите в наше положение: припасов у нас нет никаких.

— Косите траву! — снова перебил его председатель. — У вас есть лошади, а лобогрейку получите в центральной бригаде.

— Зачем нам лобогрейка? — не понял Антонов. — Нам не хлеб убирать, нам сенокосилка нужна.

— Сенокосилок нет. Берите, что дают.

— Какое ж это сено в сентябре? — подумал вслух Антонов. — Одни стебли.

— Что? — переспросил Лобов, хмуря брови. — В декабре и такого не будет, а кормить скотину чем-то придется. Так что косите какое есть.

— А если дожди пойдут? — не сдавался Антонов.

— А если мне сейчас кирпич на голову упадет? — рассердился председатель.

Алеша невольно поднял голову к потолку: нет, потолок здесь был дощатый.

Председатель потер рукой бритую голову. Вышел из-за стола, заговорил сурово:

— Сводку Совинформбюро читали? Немец у Сталинграда, вот-вот к Волге выйдет, а мы все ищем легкой жизни… Нет ее у нас, легкой жизни! Есть только одна забота — выстоять! И выстоять должны мы с вами, а не кто другой!

Странное дело, до сих пор Алеша слушал председателя с неприязнью, а тут вдруг понял, какую малую частицу всех бед и трудностей составляют беды и трудности их бригады. Должно быть, Антонов тоже понял это, потому что вдруг согласился:

— Коль так — будет сделано! Принимаю приказ к руководству!

— Что? А, ну да, принимайте! — несколько удивленно произнес председатель. Потом подошел к Алеше и спросил:

— Комсомолец?

— Нет.

— Что ж так? В самый раз в комсомол вступать. Что?

Алеша кивнул: наверно, пора. А Лобов заговорил, обращаясь почему-то к нему:

— У нас для своего скота кормов в обрез, все отдали фронту. А тут вы нагрянули: запасов никаких, впереди зима, бескормица. Зима в Заволжье суровая, и надо, чтобы люди в вашей бригаде знали: единственное спасение — работа…

— Работать мы умеем! — заверил его Антонов. — А кто не хочет — заставим.

И снова Алеше показалось, что в глазах председателя мелькнуло удивление.

— Вот и покажите, на что способны! — заключил Лобов и тут же предупредил: — Паек вам будет, как всем колхозникам: триста грамм муки и пять — растительного масла. На день. В счет расчета.

Он повернулся к мужику со счетами:

— Авдеич, прими у них акты и накладные! Да проверь хорошенько.

Тот оторвался от бумаг, почесал за ухом, вздохнул тяжко:

— Не силен я в этих делах, Данилыч! Уволил бы ты меня от них!

— Пришлют бухгалтера — уволю, — сказал Лобов, — а пока делай все как следует!

— Кабы я знал, как следует!.. — сокрушенно произнес мужчина.

Тут они все заговорили про имущество, инвентаризационные ведомости. Алеша постоял-постоял и вышел на крыльцо. Вскоре за ним вышел и Антонов.

— Ну, что твои вороные, не застоялись? Давай поехали!

По дороге к дому бригадир насвистывал какой-то незамысловатый мотив, и по его лицу видно было, что он доволен.

— Теперь можно и с народом поговорить! — сказал он сам себе.