Второй шанс 1 - страница 23

– Логично, – согласился я. – Сколько времени сейчас? Начало четвёртого? То есть у нас в запасе ещё есть почти три часа, учитывая, что в семь у меня тренировка. Давайте я сейчас сбегаю домой за блокнотом и ручкой, и вы сегодня успеете мне что-то рассказать о войне. Хотя бы как она для вас началась, опишете фронтовые будни.

Тот на мгновение задумался, затем поманил меня за собой в каморку позади прилавка, дверь в которую оставил открытой, чтобы слышать, как он объяснил, если кто-то зайдёт в помещение проката.

– Садитесь, – сказал он, ставя на стол две фарфоровые чашки с полустёртыми узорами на боках, и тарелку с сушками.

Затем включил электрический чайник, предварительно убедившись, что в нём есть вода. – Блокнот я вам найду, завалялся тут у меня… Вот, держите, и ручку тоже. Будем чай пить и вспоминать.

Иннокентий Павлович вздохнул и неторопливо, чтобы я успевал записывать, приступил к рассказу:

– Родился я в 1922 году в Ленинграде, в семье профессора Павла Арнольдовича Морозова. Он был достаточно известным учёным-востоковедом, преподавал на кафедре востоковедения ЛГУ. В Ленинграде прошли мои детство и юность, я был начитанным молодым человеком, и при этом занимался в ОСОВИАХИМ, носил почётный знак «Ворошиловский стрелок» 2 степени. С отличием окончил школу, поступил на факультет иностранных языков Ленинградского университета. Отец хотел, чтобы я тоже занялся востоковедением, но меня больше привлекали иностранные языки, в том числе и немецкий, который тогда повсеместно преподавали в школах. Когда началась война, я уже успел окончить первый курс. В августе 41-го меня отправили на ускоренные лейтенантские курсы. По идее могли бы и в разведку определить, с моим знанием немецкого, но срочно были нужны лейтенанты, взводами уже некому было командовать. Что ж вы хотели, лейтенанты гибли первыми. А спустя три месяца, в звании младшего лейтенанта, бросили командовать взводом в составе Ленинградского фронта. Достались мне ополченцы, разношерстный народ, мужики и в два, и чуть ли не в три раза старше меня. И я, 18-летний пацан, должен зарабатывать у них авторитет. Помню, как первый раз поднимал взвод в атаку… Страшно, хочется сжаться в комок на дне окопа, а нужно показывать пример. И ты встаёшь в полный рост, вытаскиваешь из кобуры пистолет и орёшь во всю глотку: «За Родину!»

– За Сталина, – механически добавил я.

– Это тоже кричали, – кивнул собеседник, – только сейчас о Сталине лучше не упоминать. Необстрелянные лейтенанты тогда гибли массово.

Минут сорок я записывал воспоминания о фронтовых буднях, что ели, где жили, на чём спали, какая была форма, после чего Иннокентий Павлович перешёл к следующему этапу своего повествования.

– В один из дней середины декабря наш взвод, подчиняясь приказу, пошёл в атаку. Рядом со мной разорвался снаряд, удивительно, но ни один осколок в меня не попал, правда, получил контузию и потерял сознание. А когда очнулся, вижу над собой ухмыляющуюся, тщательно выбритую физиономию в немецкой каске, которая поворачивается в сторону и говорит кому-то: «Hey, Friedrich, ich glaube, dieser russe lebt». Я упоминал, что изучал немецкий, понял, что говорят про меня, мол, русский живой. Так я оказался в плену, а дальше начался настоящий ад, потому что меня эшелоном, в набитой людьми теплушке отправили в один из самых страшных концентрационных лагерей – Освенцим, он же Аушвиц. Вы наверняка слышали о нём, а мне вот «посчастливилось» провести там почти год. До сих пор метку на себе храню.

Он закатал рукав рубашки, и я увидел на его руке ниже локтя слегка выцветшую татуировку в виде пяти цифр.

– Такие татуировки делали только в Освенциме. Каждый раз, как вспомню то время – сердце сжимается. Не дай Бог вам когда-нибудь пережить такое.

Далее Иннокентий Павлович по моей просьбе принялся рассказывать о пребывании в лагере в деталях, на что ушло, пожалуй, больше часа, за это время он ещё успел обслужить мужчину, который пришёл брать в прокат телевизор.

Далее я узнал, что мой собеседник в 42-м принял участие в массовом побеге.

– На одном из участков велись строительные работы, которые выполняли также военнопленные. Тогда-то мы и обратили внимание на то, что весь этот участок, обнесённый ограждением из колючей проволоки, оказался не закрыт с северо-западного угла. Там оставили неогороженное пространство, чтобы доставлять материалы для строительства крематориев. Эту часть территории охраняли лишь эсэсовцы, стоявшие на расположенных поблизости сторожевых вышках. И было ещё одно немаловажное обстоятельство, которое могло бы сослужить беглецам хорошую службу: если на вечерней поверке кого-то не хватало, эсэсовцы отправляли на поиски пропавшего группу из заключённых. Мы решили воспользоваться этим. Приблизительно в последних числах октября мы спрятали труп одного из умерших во время работы узников. Когда его хватились на вечерней перекличке, эсэсовцы отобрали около сотни военнопленных и отправили их на поиски. Опустился густой туман, и стало смеркаться. Оказавшись возле неогороженного участка, мы бросились в сторону постов СС. Большинству удалось через них пробиться, в их числе посчастливилось оказаться и мне.