Вторжение, которого не было - страница 18
“Люфтваффе” все-таки разрешили сосредоточиться на воздушной поддержке (этим вопросом, конечно, занимались и два других рода войск, но Геринг, пользующийся полным доверием Гитлера, как правило, имел дело напрямую с фюрером и не обращал внимания ни на ОКВ, ни на ОКХ ни, тем более, на ОКМ).
План Йодля давал приоритет операциям ВВС, хотя летчиков в составе ОКВ было меньше, чем офицеров армии и флота. Впрочем, реальной власти командование ОКВ не имело и должно было только приводить в действие то, что было согласовано штабами родов войск в комитете по планированию, в котором фон Валдау занимал высокую должность.
Руководство армии инстинктивно желало, чтобы вторжение было осуществлено на как можно более широком фронте — это предоставляло ему максимальную свободу в выборе направления[85]главного удара[86]. Но принятие Гитлером основного условия Геринга — раннего начала вторжения — и очевидная неспособность ВМФ немедленно обеспечить морскую поддержку “стратегии широкого фронта” лишили их этой роскоши. Они подчинились Гитлеру и приняли план атаки на узком фронте в надежде на то, что внезапность и грубая сила позволят десантникам установить постоянное и непоколебимое господство на местности. Фон Валдау даже гарантировал успех авиадесантной высадки, если она пройдет на как можно меньшем расстоянии от Франции и поэтому будет хорошо прикрываться истребителями. Другими словами, он не оставил ОКВ другого выбора, кроме как попытаться выбросить войска в районе между Хайтом и Дилом, где линии коммуникаций были самыми короткими, защита с воздуха была бы самой сильной и время передвижения грузовых кораблей и перелета воздушной техники было бы наименьшим. Было очевидно, что враг тоже понимает все это, но немцы были так уверены в своем превосходстве, что надеялись победить только за счет мастерства.
При любых других обстоятельствах конфликт из-за ширины фронта вторжения затруднил бы взаимодействие армии и “Кригсмарине”, но многолетняя дружба между начальником штаба сухопутных сил генералом Гальдером и руководителем штаба морских операций адмиралом Шнивиндом помогла сгладить острые углы. Двадцать пятого мая Гальдер вылетел в Берлин, чтобы посетить Шнивинда и обсудить с ним, насколько реально новое гитлеровское предприятие. У Гальдера были сомнения в том, что Великобритания запросит мира. Нет, скорее всего, она полна решимости дать врагу сражение на своей собственной территории.[87]
Гальдер покинул Берлин, удовлетворенный обещаниями “Кригсмарине” подготовить к началу июля множество (около 1000) малых самоходных судов, которые смогут одновременно перевезти около 100.000 человек[88]. Практически, на тот момент судов в наличии фактически не было: в середине июня флот с трудом мог принять 7500 солдат единовременно.
Гальдер записал в своем дневнике[89]: “Прикрытие (от огня артиллерии противника) и поддержка десанта на втором этапе перехода морем и в период высадки должна быть обеспечена авиацией.
Угроза со стороны подводных лодок противника может быть устранена с помощью противолодочных сетей. Угроза со стороны надводных кораблей противника может быть ограничена постановкой минных заграждений и действиями подводных лодок и авиации в сочетании с огнем береговой артиллерии.
Крутой берег — только в районах Дувра, Данджнесса и мыса Бичи-Хед. В остальном побережье удобно для высадки...” Далее Гальдер коснулся вопроса использования крупных буксируемых барж, упомянул штурмовые лодки системы доктора Федера, которые в это время проходили испытания (“выпуск достаточного количества, по-видимому, будет возможен в июле”), а также самоходные танкодесантные паромы Тодта. Шнивинд, со своей стороны, подчеркнул необходимость хорошей видимости, безветрия и отсутствия волнения на море (и на то, и на другое в июле смело можно было рассчитывать). Разумеется, адмирал настаивал на неограниченном использовании в интересах операции всех портов между Сеной и Шельдой.
Встреча Гальдера со Шнивиндом не только разрешила ряд проблем, связанных с организацией взаимодействия родов войск, но также придала дополнительный импульс штабным работникам, занятым планированием вторжения. Гальдер, наконец, почувствовал, что 24 мая Гитлером было принято судьбоносное решение и что поэтому “все должно делаться с максимальной