Введение в медиологию - страница 9

Итак, предстающая перед нами таблица предназначена для того, чтобы создать некую диалектику (и диалог), но не противопоставлять области исследования друг другу.

Изучение фактов передачи — которое «на выходе» разменивается на изучение случаев, представляющих непосредственный интерес, — неотделимо от воззрений на становление человека в длинном ряду животных. «На входе» медиолог постулирует антропологию.

Расширяя временные рамки эволюции и пространственные рамки эволюции гоминидов, палеонтологи придумали множество мостков между животным и человеком. Разрывы и границы оказываются растяжимыми. Остается одна черта, которую с полным правом можно счесть отделяющей sapiens sapiens от других приматов. Мы — единственный вид животных, способный передавать из поколения в поколение не просто способы поведения, но и новые творения. Законы поколений неспособны объяснить это накопление приобретенного, ибо молекулярная биология учит нас, что «ядерная структура [молекулы] недоступна для приобретенного опыта и остается инвариантной на протяжении поколений» (Франсуа Жакоб). Тем не менее тривиальным фактом стало то, что человек XXI века имеет больше способностей воздействовать на свое окружение, видоизменять собственную эволюцию, чем имел их его предшественник из XIX века, а также человек XVI века, и так вплоть до неолита. Не пренебрегая тем, что шимпанзе передают друг другу некоторые способы поведения, связанные с добыванием корма, и что эта прерывность вписывается в континуум живого, мы все-таки можем обнаружить «антропологическое различие» в кумулятивной последовательности. Существуют животные общества значительной сложности; зато неизвестна, например, животная культура, которая способствовала бы, например, тому, чтобы нынешнее поколение львов или муравьев обладало большей компетенцией, чем столетие или два назад. Как бы ни варьировали их жизненные среды, окружающая среда решает за них, а их генетическая программа программирует индивидуальную жизнь. Даже если эти виды могут постепенно найти себе экологическую нишу, без генеалогии они не имеют истории. Отсутствующие как в собственном прошлом, так и в собственном будущем, крепко запертые в настоящем без начала и конца, они не оставляют следов. Нет животной традиции, которая нанизывалась бы на нить времени, прибавляясь к вечности жизненных стереотипов. Опыт животного является утраченным для его вида, и при каждом рождении животному приходится все начинать заново. Итак, если отвлечься от генетических мутаций, представляющих собой изменения в масштабе всей Земли, то сложнейшие общества животных остаются инвариантными. Так, колония полиандрических пчел, чей мельтешащий танец вокруг улья я наблюдаю сегодня, осталась неизменной по сравнению с той, которую наблюдал Вергилий в римской Кампанье, но у группы римлян, которую я вижу на Пинчо, другие мысли и нравы, нежели у обитателей Семи Холмов во времена Августа. Вот и вся разница между естественной и нашей историей: в нашей длительность может стать творением, потому что каждый располагает резервуарами прошедшего.