Введение в Ветхий Завет Канон и христианское воображение - страница 35

Поскольку читать эти материалы скучно, комментаторы к ним обращаются нечасто. Однако нельзя упускать из виду то огромное творческое воображение, которое в них вложено, а также глубокую пастырскую заботу: показать людям близость Бога. Хотя в основе рассказа о скинии могло лежать реальное воспоминание о каком–то древнем шатре, где присутствовал ГОСПОДЬ (Исх 33:7–11), эта древняя память переосмыслена в свете памяти о событиях недавнего прошлого, а именно об Иерусалимском Храме. Тем самым скиния — это воображаемый конструкт, сотканный из воспоминаний о древнем и современном опыте. Здесь важен богословский смысл, отраженный, в частности, в этимологии: слово «скиния» (mskn) происходит от еврейского глагола skn («обитать»). Т. е. скиния — это «место Обитания», «место Присутствия». Имеется в виду, конечно, присутствие Бога: мы неоднократно читаем о божественной «славе», пребывающей в скинии (Исх 40:34–38). Более того, в скинии есть особое место милости, примирения и прощения — крышка ковчега Завета (Исх 25:17–22). Само слово «крышка» (kprt) того же корня, что и слово «искупление» (ср. «Йом Киппур», «День Искупления»). Оно помещено здесь в самый центр израильской жизни.

Если мы ни в чем не напутали, то перед нами яркий пример того, как традиция Торы развивается и экстраполируется перед лицом новых жизненных обстоятельств и общинных нужд. В ситуации плена и изгнания община создала образ (божественного) Присутствия, которое дается не через Храм, а через передвижное святилище.

Между повелением построить место Присутствия (Исх 25–31) и выполнением этого повеления (Исх 35–40) помещен материал совершенно иного плана (Исх 32–34) — материал, который тесно связан с синайской перикопой (Исх 19–24) и выражает важный аспект израильской веры.

Согласно Исх 24:18, Моисей пробыл на горе сорок дней и сорок ночей. Если перескочить после этого сразу к Исх 32:1, станет ясно, что именно эта «задержка» Моисея спровоцировала кризис, описанный в Исх 32. Моисей — главная фигура в повествовании. Пока Моисея нет, Аарон (представлен братом Моисея, но это, видимо, кодовое обозначение для альтернативной жреческой традиции) захватывает инициативу и изображает Бога в виде тельца (Исх 32:4). По–видимому, изначально телец не считался идолом, но был лишь альтернативой ковчегу Завета как знаку божественного Присутствия. Как бы то ни было, мы видим соперничество Аарона (обличаемого здесь в непослушании) и Моисея (послушного ГОСПОДУ вождя, который может говорить с ГОСПОДОМ и даже влиять на Его решения) (Исх 32:11–14). В результате Моисей (а) разбивает скрижали, полученные на Синае (ст. 19), и (б) назначает левитов защитниками истинной веры (ст. 25–29). Отношения между ними сложно назвать братскими: перед нами явная конкуренция, конфликт традиций.

Моисей также выступает в роли ходатая (Исх 33). (а) В этом своем качестве он получает от ГОСПОДА уверение, что ГОСПОДЬ есть Бог милосердия и суда (Исх 34:6–7); (б) также через него заключается обновленный Завет (Исх 34:10) и заново декларируется Тора (Исх 34:11–28). В своей нынешней форме повествование подчеркивает легитимный авторитет Моисея и умаляет авторитет остальных фигур (в частноети, священников–ааронидов). Эти полемические подтексты прочитываются легко, и важно не упустить за ними важную богословскую весть. А именно, рассказ дает последовательность: Завет разрушен, сломан (Исх 32:19), Завет восстановлен (Исх 34:10). Для Ветхого Завета это повторяющаяся тема: Завет ГОСПОДА с Израилем постоянно проходит через разрушение и восстановление. Разрушение — через непослушание Израиля, восстановление — через щедрость и сострадание ГОСПОДА.

ГОСПОДЬ, в своей справедливости и милости, разрушает Заветы, нарушенные через непослушание, а затем обновляет эти Заветы (Иер 31:31–34, Ис 54:7–8). Израиль стремится к автономии, а потому преступает Завет, но без ГОСПОДА его жизнь невозможна, и в конце концов он возвращается к ГОСПОДУ. Исх 32–34 очень ярко и образно описывает эти отношения. Завет, заключенный в 34:10, тот же самый, что и в 24:3–8, но и совсем другой, ибо укоренен в милости и прощении ГОСПОДА. Такова вечная драма ветхозаветной веры.