Вверх по реке - страница 12

Вот только командование врага решило этот вопрос по принципу «так не доставайся же ты никому». Как только через бруствер бросилась вторая волна штурмовиков, снова возглавляемая могучими, закованными в сталь федератами, крупнокалиберные орудия соседних фортов обрушили на брешь свои снаряды. Земля снова затряслась под нашими ногами, как будто опять взорвались минные галереи. За несколько минут орудия смешали с грязью сотни солдат, не разбирая кто свой, а кто враг.

Когда пушки фортов снова развернулись в сторону линии фронта, в траншее остались только трупы.

— Бесчеловечно, — произнёс Миллер, откидываясь на землю, — но эффективно.

Печальная судьба постигла и пост в тылу траншеи, так что мне никто не помешал забраться в неё, ненадолго оставив Миллера одного, и обобрать нескольких солдат. Лезть через линию фронта в чужой форме — не лучшая идея.

Война быстро отучает от брезгливости, и я легко надел на себя форму с покойника. С Миллером всё было сложнее. В итоге мы решили просто срезать с него изорванный розалийский мундир, а наш — накинуть сверху. Даже самый подозрительный часовой не заподозрит в настолько изувеченном человеке вражеского шпиона.

В путь через линию фронта мы отправились ночью. Я снова полз, таща на спине непрерывно ругающегося от боли Миллера. Полз по трупам. Полз через воронки, оставленные снарядами. Нырял в них, когда над «ничьей землёй» взлетали осветительные ракеты. Каждый раз опасался наткнуться там на солдат — врагов или своих, не так важно. Перекатывающегося через край пристрелят сразу, без разговоров — не то место, чтобы вопросы задавать. Опасался нарваться на мину — кто же знает, сколько ещё подарков от розалийских сапёров осталось ждать своего часа. Опасался лучей прожекторов, шарящих по «ничьей земле» — рядом с каждым таким стоит пулемёт, и если кому-то померещится движение, то в ту сторону сразу полетит длинная очередь. Не раз и не два распластывался по земле, когда где-то начитал строчить пулемёт. Казалось, бьют именно в нас. Миллер стонал сквозь зубы, а когда опасность проходила стороной, осыпал меня совсем уж непристойной бранью. Но я лишь улыбался, слыша, что он жив.

Мы говорили всю дорогу. Пересказывали байки и анекдоты, над которыми не смеялись никогда. Вспоминали бойцов, с кем ходили в такие вылазки. Перемывали косточки командованию, отправившему нас в очередной раз за картой минных заграждений. Не раз сошлись на том, что худшей операции, чем эта, у нас ещё не было. Изгалялись, стараясь перещеголять друг друга в эпитетах по адресу графа Хоттека. Гадали сумел он пережить взрыв минной галереи. Сошлись на том, что сумел — ублюдки вроде него так легко не умирают.[6]

Но вот впереди зашарили прожектора нашей линии окопов — вот теперь начиналась самая опасная часть. Я поднялся на ноги, не давая Миллеру свалиться и стараясь держать обе руки на виду, и в полный рост шагнул в луч света.

К счастью, бой не так давно закончился, и раненные ещё позли к нашим окопам. А потому вместо пулемётной очереди нас встретил окрик:

— Стой, кто идёт?!

У меня отлегло от сердца.

— Будем жить, — прохрипел Миллер у меня за спиной и потерял сознание.

Штабные чины всюду одинаковы: они выглядят как штабные, и мундир не имеет значения. Я повидал многих: наших, альянсовских, альбийских — лигистов, врать не буду, не доводилось, но уверен, и они не слишком отличаются, хотя кто их там знает. Всех их, штабных, объединяет одно: форма на них сидит слишком хорошо, потому что всегда подогнана по фигуре, и не важно, кто перед тобой: зелёный лейтенантик, только вчера из училища или зрелый оберст, начинавший в окопах. Через месяц вдали от линии фронта они становятся лощёными, наедают брюшко, даже те, кто пытается поддерживать форму, тщательно ухаживают за собой — за этим следят денщики. С полевым офицером ни за что не спутаешь.

Вот и сейчас я стоял перед ними в чистом мундире, чисто выбрит, однако, всё равно, на фоне троих сидящих в кабинете офицеров выглядел так, словно только из траншеи вылез.

— Присаживайтесь, — кивнул мне старший — и по возрасту (ему на вид можно было дать около пяти десятков), и чином (как все штабные, он носил на полевой форме погоны — на его плечах красовались золотые оберста), — разговор у нас будет довольно долгий, и не сказать, чтобы приятный.