Выбери меня - страница 19
Она терпеливо смотрела на него — с профессиональным интересом. Шеф повздыхал еще немного, помял ладонью одутловатое лицо и наконец поднял взгляд.
— Северина, — произнес он вполне решительно, — я хочу стать депутатом и я им стану. Если для этого нужно изучать систему Станиславского, я буду ее изучать. Если мне нужно изменить образ жизни, я его изменю. Правда, я не уверен насчет образа мыслей… Мне кажется, здесь вы перегнули палку.
— Возможно, — не стала спорить Бурковская. — Я имела в виду только то, что любое внешнее изменение является следствием изменений внутренних. Внешнее и внутреннее настолько взаимосвязаны…
— Да-да… — сказал Полуянов. — Я понимаю. Когда вы сможете подготовить план… мероприятий?
— Мне нужна неделя, — твердо произнесла она. — Задача, которую вы передо мной поставили, требует серьезной подготовки.
— Хорошо, — кивнул он. — Я скажу, чтобы вас не дергали по пустякам. Вы даже можете работать дома. Если вам удобно.
Бурковская удивилась. «Если вам удобно» — эта фраза была совсем не из лексикона ее обычно хамоватого шефа.
— Удобно, — кивнула она и поднялась.
Добравшись до собственного кабинета, Северина без сил упала в кресло. И только теперь по-настоящему поняла, во что ввязалась. Мало того что она взяла постороннего клиента в тайне от собственного начальника. Теперь она еще вынуждена пиарить его прямого соперника, который этот начальник и есть. К тому же этот начальник — убийца…
Она едва не застонала вслух, а сердце ее тоскливо и предостерегающе ухнуло — как филин из мультика «Ежик в тумане».
7. Мы вместе…
Любая предвыборная кампания начинается задолго до ее официального объявления. Потенциальные кандидаты на тот или иной пост начинают мелькать на экранах телевизоров, их имена и фотографии появляются на газетных полосах, выплывает информация самого разнообразного свойства — активизируются как сторонники, так и противники. Сотрудники телеканалов узнают имена претендентов раньше всех, поскольку те хотят как можно скорее засветиться перед электоратом и порассуждать «в телевизоре» о проблемах вечных и насущных.
Координаторы молодежной программы с названием «Кул-тайм»[2] — на таком названии настоял Феликс Калязин, хотя создателям программы оно ужасно не нравилось, — Александра Барсукова и Александр Лапшин поняли, что перед ними будущий думский кандидат, как только тот появился на пороге офиса их редакции. Он пришел сам, а не прислал помощников, что говорило о его то ли демократичности, то ли привычке все делать самому, был деловит, краток и конкретен, без околичностей сообщил о своих целях и назвал сумму, которой он готов проспонсировать те передачи, в которых должны были выйти интересующие его сюжеты. Присланные заранее сценарии этих сюжетов лежали в ярко-зеленой кожаной папке на столе Барсуковой, но она пока не нашла времени, чтобы их просмотреть. Поэтому девушка попросила два дня «на решение вопроса».
Василий Петрович Чуткий — широкоплечий, поджарый мужчина средних лет с коротким ежиком седоватых волос — поднял густые брови и широко улыбнулся, обнажая ослепительно белоснежные вставные зубы.
— Разве этот вопрос требует столь длительной проработки? — проговорил он приятным баритоном. — Вас смущает предложенная мною концепция? Или сумма, которую я назвал, не соответствует утвержденным вашим руководством тарифам?
Лапшин, тоже находившийся в редакции, посмотрел на Барсукову и, прочтя в ее ответном взгляде понимание, обратился к Чуткому.
— Видите ли, Василий Петрович, мы и сами за быстрое решение вопросов. Но, во-первых, мы не утверждаем концепций, не посоветовавшись с нашим редактором — Людмилой Осиповной Миловской, которая сейчас отсутствует. А во-вторых, мы обязаны проконсультироваться с экономистами. Ну и, конечно, получить одобрение у руководства.
— Я был у вашего руководства, — снова улыбнулся Чуткий. — Оно направило меня к вам, из чего я заключил, что все решения, касающиеся вашей программы, принимаете вы.
— В определенных пределах, — дипломатично покачал головой Лапшин.
Чуткий легко поднялся из гостевого кресла, что понравилось обоим ведущим — это низкое и чрезмерно мягкое кресло было на редкость неудобным для вставания, — и чуть суше проговорил: