Выбор смерти - страница 8

— Ах… да, понимаю. Вы хотите, чтобы я…

Интерком загудел:

— Внимание, пожалуйста! Слушайте объявление глав администраций, говорит Боб Ричарде. Адмирал Свейн, командующий линкором, только что испросил позволения высадить большой увольнительный отряд, разумеется, с нашей стороны возражений нет. Итак, если вы хотите развлечь кого-либо из этих парней, будьте готовы. Конец связи.

Трясущаяся усмешка обозначилась в углу рта Фрэзера. «То, чего и боялась Лори».

— Что это было? — обеспокоено спросил Теор.

— Ничего особенного, — ответил Фрэзер. — Вернемся к вашим делам. Согласен, мой вид может испугать до дрожи в коленках любого иовианца, неподготовленного к такому шоку. Предполагаю, вы хотите, чтобы я сделал варварам достаточно зловещее предупреждение о том, что может произойти, если они не оставят вашу территорию.

Из смежной лаборатории послышался стук. Конечно, ребята собирались закрыть мастерскую до конца смены, чтобы уйти на встречу с космонавтами. Фрэзер не отвлекся.

— Ты следуешь в русле моих мыслей, — подтвердил Теор. — У меня предчувствие, что это изменит баланс в нашу пользу. Улунт-Хазул, должно быть, знает, что к северу есть земли беднее, чем Медалон, но куда удобнее для захвата. Если им внушить страх перед сверхъестественным возмездием, и заодно показать, сколь великое войско можем мы против них выставить, они, возможно, при здравом размышлении откажутся от вторжения к нам.

— У-мм. Я не уверен в механизме их рассуждений. Даже ты мне не всегда понятен, а тут мы имеем дело с другой культурой — фактически, с другим видом. Бее же я сделаю, что смогу. Но как? Ваши враги не понимают общего языка, а я не говорю по-ниаррански.

И ни один человек не смог бы. Возможно, вообще никто. Проблема была гораздо глубже различий в органах речи. Далбек установил, что ниарранский язык — конгломерат трех различных взаимосвязанных систем, каждая из которых обладает собственными подспудными предпосылками: подобно тому, как человек смешал бы английский, китайский и хопи. И все скрытые представления о природе вселенной были выведены из опыта расы, абсолютно чуждой человеку.

— Я знаю. Но я могу произнести для тебя эту речь, здесь и сейчас, а ты ее запишешь и в нужный момент отправишь вместе со своим изображением.

— Отлично! Я должен знать, о чем в ней говорится, чтобы изобразить соответствующую жестикуляцию по ходу дела. Ты приготовил рукопись? — Фрэзер разжег трубку и выпустил несколько ровных клубов дыма. Казалось, все как-то устраивается везде: на Юпитере, на Земле и на Ганимеде.

— У меня есть примерный набросок. Но в целом, я хотел бы обсудить ее с тобой. Уверен, ты внесешь много ценных предложений. К тому же, твой строй мыслей и фраз придаст необычный оттенок, что усилит общее впечатление.

— Прекрасно! Еще я могу показать пленки, если эта идея тебе по душе. За работу!

Через час с небольшим они закончили. Фрэзер удивился, посмотрев на время. «Надеюсь, Ева не очень на меня сердится».

— Очень хорошо, — сказал он вслух, — я буду здесь наготове, в час вашей встречи. Вызови меня, когда надо будет начать передачу. Это прозвучит как нечто вроде заклинания для твоих гостей. — Ему вдруг стало не по себе, и он помолчал. — Надеюсь, это сработает, Теор.

— Близость наших разумов освещает жизнь. Прощай, друг.

Раздался щелчок. Фрэзер с минуту оставался неподвижным, вдруг ощутив свое одиночество. Потом он встряхнулся, встал и направился к двери.

Она распахнулась, едва не ударив его по лицу. Ворвался Пат Махоуни. Черты его лица искривились подобно маске Горгоны.

— Марк! Убирайся отсюда! Они берут под стражу всех, кто может хоть на чем-нибудь работать!

— Что!? — воззрился на него Фрэзер.

— Эти ублюдки с корабля… их проклятая увольнительная команда вынула пистолеты и… они все захватили! В пользу старого правительства!

Без оптических приборов рассвет на Юпитере становился недоступным взгляду зрелищем. На дне этого чудовищного атмосферного океана, по большей части состоящего из водорода, немалого количества гелия, долей процента метана, паров аммиака и других газов, — единственным источником света становились частые и сильные вспышки молний. И тогда валы туч на мили вверх озарялись красным и темно-желтым — до тех пор, пока вновь не воцарялся мрак. Но оба глаза Теора — золотистого оттенка и втрое большего диаметра, чем человеческие, видели в инфракрасном диапазоне так же хорошо, как и на самой длиной красной волне. Для него сияние поднималось все выше из глубины ночных сумерек, все еще укрывавших Медалон, окрашивая их в тысячу сочных тонов, растекаясь по смутному изгибу небосвода. Кожей лица он чувствовал ветер — острый и холодный; химиосенсоры по бокам его рта трепетали, вбирая органические запахи, приносимые с равнин.