Выпусти птицу! - страница 5
к телу
пригнули.
Поэтов
тираны не понимают,
когда понимают –
тогда
убивают.
Оливковый Пабло с глазами лиловыми,
единственный певчий
среди титулованных,
Вы звали на палубы,
на дни рождения!..
Застолья совместны,
но смерти – раздельные…
Вы звали меня почитать стадионам –
на всех стадионах кричат заключенные!
Поэта убили, Великого Пленника…
Вы, братья Неруды,
затворами лязгая,
наденьте на лацканы
черные ленточки,
как некогда алые, партизанские!
Минута молчанья? Минута анафемы
заменит некрологи и эпитафии.
Анафема вам, солдафонская мафия,
анафема!
Немного спаслось за рубеж
на «Ильюшине»…
Анафема
моим демократичным иллюзиям!
Убийцам поэтов, по списку, алфавитно –
анафема!
Анафема!
Анафема!
Пустите меня на могилу Неруды.
Горсть русской земли принесу. И побуду.
Прощусь, проглотивши тоску и стыдобу,
с последним поэтом убитой свободы.
«В человеческом организме…»
* * *
В человеческом организме
девяносто процентов воды,
как, наверное, в Паганини
девяносто процентов любви!
Даже если – как исключение –
вас растаптывает толпа,
в человеческом
назначении
девяносто процентов добра.
Девяносто процентов музыки,
даже если она беда,
так во мне, несмотря на мусор,
девяносто процентов тебя.
Художник и модель
Ты кричишь, что я твой изувер,
и, от ненависти хорошея,
изгибаешь, как дерзкая зверь,
голубой позвоночник и шею!
Недостойную фразу твою
не стерплю. Побледнею от вздору.
Но тебя я боготворю.
И тебе стать другой не позволю.
Эй, послушай! Покуда я жив,
жив покуда,
будет люд Тебе в храмах служить,
на Тебя молясь, на паскуду.
Новогоднее платье
Подарили, подарили
золотое, как пыльца.
Сдохли б Вены и Парижи
от такого платьица!
Драгоценная потеря,
царственная нищета.
Будто тело запотело,
а на теле – ни черта.
Обольстительная сеть,
золотая ненасыть.
Было нечего
надеть,
стало некуда носить.
Так поэт, затосковав,
ходит праздно на проспект.
Было слов не отыскать,
стало не для кого спеть.
Было нечего терять,
стало нечего найти.
Для кого играть в театр,
если зритель не «на ты».
Было зябко от надежд,
стало пусто напоследь.
Было нечего надеть,
стало незачем надеть.
Я б сожгла его, глупыш.
Не оцените кульбит.
Было страшно полюбить,
стало некого любить.
Художники ужинают в парижском ресторане «Кус-кус»
I
Мой собеседник – кроткий,
баско́й!
Он челюсть прикрыл бородкой
как перчаточкою боксер.
«Кус-кус» на меню не сетует – повара не учить!
Мой фантастический собеседник
заказывает – дичь.
«Коровы летают?
Летают.
Неси.
Короны летают? Но в аут.
Мерси».
А красный Георгий на блюде
летел на победных крылах,
где как лебединые клювы,
копыта на белых ногах!
И парочкой на излете
ночном
кричали Тристан и Изольда,
обнявшись, как сендвич с мечом.
Поэты – не куропатки.
Но если раздеть догола,
обломок ножа под лопаткой
сверкнет, как обломок крыла.
А наши не крылья – зонтики
стекают в углу, как китч.
Смакует мой гость: «Экзотика!
Отличнейшая дичь!»
II
Голодуха, брат, голодуха!
Ухо
а ля Ван-Гог. . . . . 150 000 крон
фаршированный вагон
всмятку. . . . . 1000 персон
пятка
съеденного Рокфеллера мл. (Новая Гвинея). . . 10 000 000 000
неочищенная фея. . . . . на 2 персоны
цветочная корзинка Сены
с ручкою моста. . . . . 2 франка
Ирисы. . . . . 2 франка
полисмены в фенах
сидящие, как Озирисы. . . . .
Дебре семилетней выдержки. . . . .
роман без выдержки и урезки. . . . .
Р. Фиш (по-турецки). . . . . 5000 экз.
шиш с маслом. . . . . 450 000
хлеб с маслом. . . . .
блеф с Марсом. . . . . 1 000 000 000 000 000
«Мне нравится тот гарсон
в засахаренных джинсах с бисером»
Записываем:
«1 фиат на 150 000 персон,
3 фиата на 1 персону
Иона. . . . . 2 миллиона лет
сласти власти. . . . . 30 монет
разблюдовка в стиле Людовика
винегрет. . . . . нет
конфеты „Пламенный привет“. . . . . нет
вокальный квинтет. . . . . нет
Голодуха, брат, голодуха
особо в области духа! –
а вместо третьего
мост Александра III. . . . . 188?»
Голодуха, брат, голодуха
от славы, тоски, сластей,
чем больше пропустишь в брюхо,
тем в животе пустей!
Мы – как пустотелые бюсты,
с улыбочкою без дна,
глотаешь, а в сердце пусто –
бездна!
«Рубаем (испанск.), Андрюха!»