Высокие звезды - страница 2

Всю ночь лил страшный дождь, словно небеса раскололись, и вся скопившаяся влага хлынула на землю. Шум ливня иногда перекрывали оглушительный взрывы волн, ударявших в каменистый берег. Неистовый ветер гнал над землёй низкие, облака. В их разрывах то и дело вспыхивал диск ущербной луны.

Младший сын сеньора Ортего Хуан Гонсало, которому только исполнилось восемнадцать лет, проснулся ещё до наступления рассвета.

Он лежал на своей узкой кровати, вслушиваясь то в постепенно затихающие звуки стихии, то в заливистый храп своего отца и братьев. Те, как всегда после вечерней попойки, спали беспробудным сном.

Юноша любил просыпаться ещё затемно. Тогда его убогое жилище не казалось таким бедным. В полутьме можно было вообразить себе чистые стены, новую красивую мебель.

Он сбросил с себя одеяло и быстро оделся. То, что сеньора Ортего умерла десять лет назад, конечно же, не могло не сказаться на быте семьи Ортего. Всё здесь говорило о том, что женская рука давно не прикасалась к вещам. Даже запах в доме стоял особенный — чисто мужской, настоенный на табачном дыме, месяцами не вытираемой пыли и спиртном.

Медленно светлел мир за окнами, делались различимыми холмы, берег, уступами спускавшийся к океану, узкая полоска пляжа, вспененная волнами.

Хуан Гонсало прошёлся по дому, собирая себе завтрак. Он не боялся шуметь. Отец и братья даже не вздрагивали во сне, когда он загремел посудой.

Наконец, позавтракав холодным мясом, остатками вчерашней кукурузной каши и кислым молоком, Хуан Гонсало выбрался из дому.

Он нёс в руках узелок с едой. На поясе покачивалась фляжка с вином, а на плече лежали связанные верёвкой кирка и мотыга.

Ветер ещё не стих, но небо уже прояснилось, и нежно розовый диск солнца вставал над холмами. В его всё ещё робких лучах вспыхивали лужи, отливала золотом листва деревьев. И лишь только океан, отражавший низкие тучи, казался мрачным и серым. Раскисшая глинистая земля липла к подошвам, мешая идти.

Но Хуан Гонсало упрямо взбирался на холм. По обе стороны от неширокой дороги лежали поля его семьи. Веками обрабатываемая земля приносила неплохой урожай, и если бы не пьянство отца и смерть матери, можно было бы жить вполне сносно.

Вот и в этом году пшеничные поля обещали дать много зерна. Юноша с сожалением смотрел на поломанные ветром стебли колосьев…

Поскальзываясь на раскисшей земле, юноша взобрался на вершину холма. Каким же маленьким показался ему отсюда отчий дом! Какой же бескрайней выглядела отсюда земля! С одной стороны серый, вздыбленный волнами океан, с другой стороны — суша, тоже изборожденная волнами холмов, невысоких гор, плотно покрытых лесом.

— Сколько же нужно было сил, — вздохнул юноша, глядя на лоскуты полей, — чтобы поднять эту землю, заставить её плодоносить! Сколько поколений моих предков каждый день выходили в долину, чтобы убирать камни, пахать, сеять, убирать урожай! А теперь настал мой черёд.

И юноша стал спускаться с холма к небольшой долине, зажатой между подножием и ручьём.

Отец всегда говорил, что граница их владений ограничена ручьём на востоке и грядой скал на западе. И вот теперь парень, спешил на самую окраину своей земли, чтобы попытаться возделать ещё один её клочок.

Хуан Гонсало раскрутил верёвку, аккуратно свернул её и спрятал в карман. Кирка легко воткнулась в разомлевшую после дождя землю. Руки удобно легли на отполированную до блеска ручку.

Несколько взмахов — и большой белый камень с неровными краями выкатился к ногам юноши. Всего в нескольких шагах торчал из земли край другого камня.

Несколько взмахов киркой — и обломок известняка вывернулся из почвы.

— Да, их здесь много, — вздохнул Хуан Гонсало, занося и опуская кирку, — хорошо ещё, дождь прошёл, иначе земля стала бы твёрдой, как скала.

Наконец камней набралось с десяток. Юноша стал стаскивать их в одну кучу, чтобы потом, пригнав волов, вытащить их все сразу.

— Да, нелёгкая у меня работа, — вздыхал Хуан Гонсало, выворачивая один камень за другим.

Солнце поднялось уже довольно высоко, а результаты казались несоизмеримыми с усилиями. Среди поросшего жёлтой травой участка желтел небольшой квадрат шагов двадцать на двадцать, на котором громоздились четыре высоких кучи камней.