Высокий глерд - страница 4

Мне, как безработному, содержать механических слуг не по карману, сам вытащил все нужное из холодильника, что-то сразу разогрел за секунды на импульсной плите, что-то подал замороженным, с облегчением сел и уставился на королеву.

– Ваше величество?

Она подняла на меня взгляд, это вообще-то впечатляюще, когда поднимается лес густых и длинных, как копья, встречающие конницу, ресниц, а чернющие глаза смотрят с загадочностью сфинкса.

– Это ваша еда?

– По бедности, ваше величество, – сказал я. – По бедности. Вполне сбалансированная пища. Витамины, микроэлементы… все есть.

Она смотрела на блюда с порциями хамона и пармезана, креветок, форели, перепелиных яиц, дальше своей очереди ждут горки нежнейших даже с виду пирожных, за ними высятся два удлиненных стакана со смесью соков.

– Это по бедности?

– Да, – сказал я терпеливо, – мой бюджет не позволяет создавать все дома. Приходится брать уже готовое.

Она проследила за моим взглядом, на дальнем столике Vort-75, старая модель, сейчас уже в ходу Vort-85 и Vort-95, печатают все от любой еды до одежды.

– Ты не можешь создавать дома все? – спросила она, выделив «все».

– Не могу, – ответил я раздраженно. – Так, по мелочи… Одежду, мебель, из еды только ограниченный набор. Отведайте креветок, ваше величество! Говорят, повышается умственная деятельность. Хотя для королевы это и не обязательно.

Она следила за мной, повторяя каждое движение, даже вилкой и ножом научилась пользоваться почти сразу, вилки вообще должны казаться непонятнейшей вещью в мире, где и самые изысканные придворные дамы хватают еду руками.

– И вот это попробуйте, – посоветовал я. – Честно говоря, сам не знаю, что это, с этой модификацией каждый день что-то новое… но не брыкается, пока ешь, и то хорошо.

– Необычно, – произнесла она бесстрастно, – однако это… неважно.

Я сказал с невольным сочувствием:

– Ваше величество, не хочется такое говорить, короли же предпочитают слушать только приятное…

– Говори, – прервала она и напомнила: – Я королева.

– Вам придется, ваше величество, как-то адаптироваться. Приспосабливаться к нашей жизни. Приспособленчество – тоже перестало быть бранным словом.

Она покачала головой.

– Нет. Мне нужно вернуться.

– Не получится, – сказал я искренне. – Возьмите эти сладкие пирожки. Они так и называются – пирожные.

Она взяла пирожное не глядя и сказала с нажимом:

– Ты не понимаешь. Мне нужно. Королевство в опасности.

– Может быть, – сказал я с легким сарказмом, – только ваш трон?

Она посмотрела на меня с презрением.

– Трон и королевство неразделимы. От того, кто на троне, зависит благополучие всего королевства. А сейчас к нему рвутся себялюбцы, что ввергнут страну в бессмысленные войны!

– И вы должны вернуться, – ответил я с тем же сарказмом, – чтобы спасти мир? Понятно, знакомо.

Она отрезала:

– Ты старался вернуться, чтобы спасти свою шкуру. Мне моя жизнь не важна, я должна спасти свой народ!..

Я запнулся, в ее глазах этот фанатизм, в самом деле верит, что спасет положение, еще не знает про неизбежность исторических процессов, для которых неважно, кто на троне.

С другой стороны, хорошо знаю по истории, что в самом деле зависит от правителя, воевать стране или вести мирную жизнь, прорубывать окно в Европу или окружить себя фаворитками и проводить дни в пьянстве и неге, в то время как королевство сползает к революции и гражданской войне.

– Увы, – сказал я почти с сочувствием, беспомощный противник почему-то сразу перестает казаться противником, когда попадает в нашу полную власть, особенно, если этот противник – самка. – Здесь вы не королева.

Она выпрямилась, глаза сверкнули гневом:

– Никто не отнимет мою корону!

– Как я уже сказал, – напомнил я, – всех королей и королев мы перебили. Во всех королевствах! Даже своего императора вместе с семьей расстреляли и закопали, как собак. Только в самых крохотных королевствах их не убили, а оставили для смеха. Одевают посмешнее и показывают по большим праздникам народу. Теперь общество обходится без королей, графов, баронов и прочих дураков. Все рождаются одинаково свободными и без привилегий.

Она прошептала в отвращении: