Высокий, тёмный и голодный - страница 10

— Enchanté!(Очарован — франц.)

— Прекрати это! — Бастьен шагнул вперед, оттаскивая Терри за локоть. Он с радостью использовал бы другую руку, чтобы дать Винсенту подзатыльник.

Если бы уже тот факт, что у троих мужчин были уникальные серебристо-голубые глаза и особая привлекательность, не говорил сам за себя, то движения и мимика раздраженного родственника совершенно ясно свидетельствовали о том, что он, должно быть, тоже Аржено.

— Какого черта ты здесь делаешь, Винсент?

— Дракула, — настойчиво поправил тот. Затем повернулся и направился к ближайшему стулу. Захватив плащ, Винсент встряхнул его слегка, и, как только повернулся, тот закрутился вокруг него. Затем красавец театрально опустился на стул: — У меня главная роль в мюзикле «Дракула».

— Мюзикле «Дракула»? — повторил Бастьен в недоумении.

— Круто, правда? — усмехнулся Винсент. — Главная роль. Я буду играть на сцене.

— Бог мой!

Терри услышала, как Бастьен вздохнул. Ей показалось, что он ужаснулся, но она сама была очарована. Терри много помогала любительскому театру своего городка, и ей это нравилось. Отстранившись от Бастьена, девушка подошла к дивану, села на краешек и спросила:

— Ты актер, работающий по системе Станиславского?[9]

— Да, — просиял Винсент. — А как ты догадалась?

— Ну… Та сцена, которую мы застали, это подразумевает.

Повисла тишина. Взглянув через комнату, можно было увидеть, что экономка больше не покачивалась на ногах. Она просто упала в обморок, а Люцерн ее поднимал.

— Где ее спальня, Бастьен? — спросил он, и двое мужчин заметили, в каком трудном положении оказался Люк.

— Ах, да! Я покажу, — Бастьен резко остановился и как-то странно посмотрел на Терри, как будто с неохотой оставлял ее наедине с Винсентом.

Его брат разрешил проблему:

— Просто скажи, где это, и я отнесу ее на кровать.

— По коридору, последняя комната направо, — ответил Бастьен, указывая на один из двух коридоров, примыкающих к гостиной.

Терри покачала головой, наблюдая, как Люцерн вынес женщину из комнаты. Экономка неверно истолковала актерскую игру Винсента. Она, по-видимому, переволновалась. Терри снова повернулась к актеру.

— Как я и говорила, сцена, которую мы застали, о многом говорит. Ты вживаешься в роль, чтобы сделать ее реальной для себя. Ты прорабатываешь ее и примеряешь на себя.

— Да, — усмехнулся Винсент. — Я всегда живу своей ролью. Если я играю бармена, то какое-то время начинаю прислуживать в барах. Если я продавец, то иду работать продавцом машин. Да что угодно. К счастью, с этой ролью мне не нужно особо притворя…

— Винни!

Тон Бастьена заставил их обоих повернуться. Выражение его лица было угрожающим, и актер даже не потрудился поправить свое имя. Казалось, Винсент прочитал во взгляде кузена больше, чем Терри, так как после минуты молчания выгнул брови: «Она не одна из нас?»

«Нет», — на лице Бастьена застыла ледяная маска.

Терри немного испугалась такому преображению. До этого момента ее новый знакомый казался притягательным, дружелюбным и нисколько не угрожающим. Но это выражение делало его опасным. В хорошем смысле, решила Терри, как только ее взгляд проскользил от его широких плечей к брюкам. Он был красивым и хорошо сложенным.

— Ты не ответил на мой вопрос. Что ты здесь делаешь?

Холодный тон Бастьена отвлек Терри от составления списка его положительных качеств и вернул к действительности.

Винсент произнес:

— Я же сказал, что у меня главная роль и …

— Прекрасно, — перебил Бастьен. — Это объясняет, почему ты в Нью-Йорке. А сейчас скажи, почему ты здесь? В моем доме?

— О! — усмехнулся Винсент. — Ты имеешь в виду дом тети Маргарет, не так ли? Она сказала, что я смогу остаться здесь, пока не узнаю, сколько времени будут длиться репетиции пьесы, и не решу, нужна ли мне в городе собственная квартира или нет.

Бастьен быстро закрыл глаза и мысленно проклял свою мать. Она была такой мягкосердечной особой. К несчастью, Винсент оказался прав. Это действительно ее квартира. Жан-Клод купил здание много лет назад и понастроил в нем офисы. Он спроектировал пентхаус над ними, предусмотрев комнату для каждого из своих детей, если они захотят приехать погостить. После смерти отца Бастьен решил остаться здесь, в Нью-Йорке, и привык думать о квартире, как о своей собственной, поскольку был единственным, кто здесь останавливался. Но, действительно, она до сих пор принадлежала его матери, и та имела полное право приглашать сюда, кого хотела.