Высокое поле - страница 12
— Ну, готов? — Евсеич влетел в раздевалку. — Давай, давай пошевеливайся, а то у меня тесто подойдет скоро!
Он схватил Пашку за руку и потащил по цехам — знакомить с производством.
— Вот смотри — корневой цех. Важный цех, но это не работа! — Евсеич с порога махнул рукой и поспешил дальше, увлекая Пашку. Тот успел лишь окинуть взглядом полутемное помещение, где на мокром каменном полу была насыпана в угол картошка, свекла и еще что-то. В большом котле белела залитая водой чищеная картошка. У стола, заваленного грудами зелени, стояла пожилая женщина и чистила зеленый лук. Рядом с зеленью алела горка промытой вычищенной моркови.
— Экскурсия? — спросила она вслед, но Евсеич не слышал, он уже распахивал следующую дверь.
— Мясной! — заорал он прямо в лицо Пашке, перекрывая шум электрической мясорубки.
Тут было интересней. Пашка во все глаза смотрел на огромные куски сырого мяса, торчавшие из большой каменной ванны. Особенно большая часть лежала на оцинкованном столе, а над ней высокий тощий мужик быстро и точно, как парикмахер, махал длинным ножом. Прямо на глазах обнажались дуги красно-белых ребер, а мясо толстым одеялом, морщась и оседая, ложилось на стол. На краю стола лежали небольшие куски, но толстые и красивые. На другом столе кучей лежали необработанные куры. В другой ванне были свалены в воду какие-то серые плиты, и Пашка не сразу понял, что это оттаивала прессованная рыба-филе.
— Алексей! — крикнул Евсеич. — Пленку-то с вырезки не забудь снять, а то опять свернет бифштексы, как поросячье ухо, или, как вчера… А ты не отмахивайся, не отмахивайся, я не таких учил! Вон сек испохабил, разве так его отделяют от огузка?
Евсеич подержал на ладони толстый кусок мяса и сердито бросил его опять на стол.
— Пойдем, Пашка! Работает, как в мясной лавке, а не в ресторане, да еще и слова не скажи.
Пашка начинал понимать, что учить поваров было привычкой Евсеича, только не ясно одно: почему кондитер, а учит повара, но об этом он решил спросить в другой раз.
— А вот горячий! Тут, брат, на этой плите, все замыкается. Почти все. Дальше продукция уже в готовом виде идет в зал, в публику, или, как теперь стали говорить, — к потребителю. Ясно?
У Пашки, который из-за вчерашней передряги опустил ужин и не позавтракал сегодня, закружилась голова от одурманивающего запаха жарившегося мяса, лука, кипящего в котле жирного бульона, от изобилия каких-то иных — крепких и сытных запахов, шедших из многочисленных горшочков и кастрюлек, которыми была уставлена вся плита.
— Ясно, говорю?
— Ясно, — шевельнул Пашка губой и облизался.
Ему казалось невероятным, что на свете может быть столько еды и что есть люди, не знающие голода.
У плиты крутилась юркая, туго подвязанная краснолицая — должно быть от жары — женщина. Она то и дело двигала сковороды и противни, что-то помешивала в кастрюлях, перевертывала куски мяса и румяной рыбы, успевая отвернуться к столу и порезать картошку, а вокруг нее все трещало, шипело, булькало…
— Крутись, Матвеевна! — весело крикнул Евсеич.
За клубами пара блеснула ее белозубая улыбка, а они уже заторопились дальше какими-то коридорчиками, переходами и открыли застекленную дверь.
— Холодный цех! Здесь работает самый занозистый человек на свете, повар-холодник. И зовут его — Сашка-Тяп-Ляп.
— Сам Тяп-Ляп! — прогнусавил маленький сутулый человечек.
— А пока его тут нету, давай, Пашка, поедим у него икры!
— Я вот вам поем! Лучше скажи, чего мне теперь делать с этой икрой: сменщик забыл поставить в холодильник, а такая жара… Шеф хрюкал на меня.
— А какой чудак открыл под вечер такую огромную банку? Это же паюсная икра! Она сегодня пропадет. Погибнет…
— Чего же делать?
— Сдобри маслом растительным — душок отобьет — и давай побольше на буфет, а другие закуски и бутерброды придержи пока.
— Да это-то я знаю! — прогнусавил холодник.
— Знал бы — не спрашивал. Вот натура! А дальше чего?
— Да иди ты, иди!
— Ты не гони, а не то я тебе погоню! Был ты Тяп-Ляп и остался! Проворонишь икру — налетишь рубликов на триста.
— Да ладно, ладно! Сделаю, как ты сказал. Ува-ажу! — гнусаво тянул холодник.