Высшее милосердие - страница 15

Как-то раз, когда они остались наедине, Валера шепнул ему:

- Дядя Яша, мне надо с вами поговорить. Без мамы.

Тот понимающе кивнул головой и уже через несколько минут придумал сходить за картошкой, пока Юля будет готовить ужин, и пригласил с собой Валеру. Они зашли за угол дома, устроились на скамейке, и дядя Яша сказал:

- Ну, давай, выкладывай, что стряслось. Только выкладывай все, как есть, без всяких там экивоков.

- Дядя Яша, может быть, я и подло поступаю, но это из-за мамы.

- Так, видно, разговор будет серьезный. Погоди, я тогда закурю. – Он вытянул из пачки сигарету и закурил. – Ну, давай.

- Понимаете, я... я... как бы это сказать...

- Так и говори, как есть.

- Одним словом, не подумайте, что я жмот и жадина, но я тут подсчитал, сколько из нее денег уже вытянул Вовка. Вот она дает уроки, бежит с работы, чтобы успеть, устает, а тут вдруг ррраззз – давай ему на то, давай ему на се... Вы, наверное, не знаете, но, когда папу посадили в тюрьму, Вовка не захотел жить с нами, он решил остаться с бабкой. А бабка поставила условие, чтобы мать отдавала ей треть зарплаты на него.

- И мама что – отдавала?

- А как же! Конечно, отдавала! И до сих пор отдает. Нехорошо считаться, но бабка у нас – персональный пенсионер, у нее союзная пенсия больше, чем мамина зарплата, под двести рублей! Плюс мамины. Плюс он все тянет из нее и тянет. А я боюсь, что она психанет и опять устроится мыть подъезды.

- Как это? Мама мыла подъезды?

- Да, давно уже. Мне из-за этого здорово тогда в школе досталось... И мне ее так жалко, так жалко... Вы бы видели, во что она одевалась, когда шла мыть... – Валера чуть не расплакался. – А он – гад, отцовский прихвостень. Он ее вместе с папочкой шпынял, когда мы еще вместе жили. Если бы вы знали, как шпынял! А теперь – давай мама деньги! Сволочь! И бабка – жадная сволочь! И отец, сволочь, был жадный, воровал, все ему мало было. А следователи когда к нам приходили, я сам слышал, как один другому сказал, что папашка мог бы со своих ворованных доходов и нам что-нибудь отплюнуть.

- Валер, послушай, успокойся. Я подумаю, что тут можно сделать. Ты, вот что, расскажи-ка мне поподробнее, где он учится, как бабку твою зовут, все, что знаешь - расскажи.

Валера рассказал все, что знал, и они отправились за картошкой.

В следующий свой визит дядя Яша заговорщицки подмигнул Валере и кивнул головой, мол, порядок. Увидишь, что будет.

- Юля, скажи, а Володя в каком классе учится? В девятом?

- В десятом. Он на два класса старше Валерика. Валерик в восьмом, а он – в десятом. Он в спортивной школе учится.

- А, да, ты говорила. А в какой, если не секрет?

- Не секрет, в восьмой.

- Подожди, а ты ничего не путаешь?

- Нет, ничего. А что? Почему я путаю?

- Да я знаю эту школу. У меня там один старинный товарищ работает.

- Да? Вот мир воистину тесен! – Юля улыбнулась.

- Тесен-то он тесен, да только школа эта восьмилетка.

- Как – восьмилетка? Это ты что-то путаешь. Он еще в прошлом году говорил, что им новые спортивные костюмы нужны, всякие там снаряжения...

- Юля, вось-ми-лет-ка. И мне это не нравится.

- Я ничего не понимаю... Он что, бросил школу? И нигде не учится, или что? Подождите-подождите, а если восьмилетка, он должен был сказать мне, что перешел в другую школу... Может быть, у них есть класс какой-нибудь специальный... Для особо одаренных мальчиков...

- Вот что. Ты должна с ним поговорить. Это никуда не годится. Мне еще тогда не понравилось, что у мальчика водятся большие бесконтрольные суммы денег. Он может начать играть в карты, выпивать, да все что угодно, вплоть до наркотиков! Ты хотя бы позвони бабке и узнай, где он сейчас учится. Скажи, что тебе надо сведения подать в отдел кадров. Хотя, нет... Не звони. Давай, я завтра сам позвоню и представлюсь нашим отделом кадров. Я все сам узнаю. А то она тебя обольет грязью, а ты и побредешь плакать. Сам все сделаю. Слушай, а ты хоть раз была на родительском собрании?

- Нет, конечно. Меня Ираида Степановна на пушечный выстрел не подпускает. Она считает, что я – плохая мать, и что плохо влияю на сына. И что младшего я практически уже загубила, а уж старшего она мне не отдаст. А я и не сопротивлялась. Я против нее никто. Она – тертый калач, всю жизнь в райкомах да парткомах... Заговорит, перевернет все, нашельмует, и получится, что это меня надо было сажать, а не мужа... Я, конечно, перед Вовкой виновата. Надо было бороться за него. Но, знаешь, он настолько во всем похож на отца, что, если честно, я его тоже как-то побаивалась, что ли.