Высшее милосердие - страница 7

«Александр Владимирович Версенев у себя на квартире собирает взрывные устройства большой мощности».

Валера перечитал письмо и остался им доволен. Четко и ясно. Потом подумал и приписал адрес отца. Положил письмо в конверт, заклеил его и написал: Москва, Прокуратура. Терроризм.

Валера рассчитывал, что месяц, как минимум, а то и целых два отцу будут мотать нервы, и они с матерью смогут немножко вздохнуть. Конечно, рано или поздно, от него отстанут, потому что, разумеется, никаких взрывных устройств у отца дома не было, но хотя бы с месяц его промурыжат. А там, глядишь, он и передумает к ним ходить.

Ночью к Александру пришли. Никаких компонентов самодельной бомбы у него не нашли, но так как обыск был тщательным, были обнаружены какие-то финансовые документы, липовая бухгалтерия, с которой надо было разбираться. Александра забрали «до выяснения», а когда стали копать уже по месту работы, вскрылись довольно крупные махинации. Дело передали в военную прокуратуру. Потом был суд, и Валеркин «передых» вместо пары месяцев растянулся на восемь лет с конфискацией имущества. На всякий случай следователь побывал и на квартире у Юлии, но, увидев нищету, только почесал в затылке: этот Версенев мог бы и младшему сыну немного отплюнуть со своих наворованных денег.

Валера слышал о Павлике Морозове и знал, что быть Павликом Морозовым нехорошо, и даже подло, но он думал о том, что если Павлика доставали таким же образом, то он правильно сделал. А уж раз дед, или кто там, зарубил пацана топором, то, стало быть, не зря Павлик доносил. Такое же зверье... Он не только не раскаивался, но даже, наоборот, хотел, чтобы отец когда-нибудь узнал, что попал в тюрьму из-за него, потому что можно долго издеваться над людьми, но даже у самого беззащитного и слабого человека может однажды лопнуть терпение, и человек отомстит, и месть может быть ужасной. И когда-нибудь Валера ему об этом скажет.

2. Яша

Где-то уже с шестого класса Валера стал вполне самостоятельным. В это же время Юля стала задумываться о личной жизни. Что и говорить, от брака у нее остался не самый лучший опыт и не самые лучшие воспоминания. Но все окружающие ее бабешки имели гордый статус замужних женщин, и скорее вольно, чем невольно, то и дело тыкали ее носом в положение разведенки, а это подразумевало и некоторую дефективность, изъян в ее женской природе, и вероятность неправильного, легкомысленного поведения. Ею слегка пренебрегали. Никто из коллег никогда не звал ее на семейные праздники или, скажем, на семейные же вылазки на природу, и принимали ее в свой круг только тогда, когда отмечали что-нибудь непосредственно в стенах института. Она чувствовала себя изгоем, виноватой, и опять-таки в голову ей не приходило, что она, свободная, похорошевшая, миниатюрная, представляет собой потенциальную угрозу для их семейного благополучия.

То ли сказалась накопленная за все эти годы усталость, то ли почувствовала, что сын стал взрослеть и понемногу отдаляться от нее, но ей захотелось опоры, гавани, мужчины, на которого можно было бы переложить хотя бы часть своих забот и ответственности. Она перебрала из числа знакомых всех свободных от брака претендентов, и результат оказался плачевным. Один, засидевшийся в холостяках, жил с властной мамой. Другой имел собственную кооперативную квартиру, но был бабником и переводил туда чуть ли не половину сотрудниц, не говоря уже о том, что помимо сотрудниц в мире существовали и другие женщины, так сказать с улицы. Третий был жадноват. И так далее. Помимо всех этих материальных соображений были еще и физические. Ее Сашка, который в свое время был для нее божеством, пусть и злым, не только был хорош собой, но имел еще, при росте метр восемьдесят семь, отличную атлетическую фигуру. И она представить не могла себя рядом с каким-нибудь сутулым, низкорослым, лысоватым мужчиной. Сама мысль об интимных отношениях с убогой особью противоположного пола была ей отвратительна. Так что из ближайшего окружения на роль мужа никто не подходил.

Ее пытались знакомить с кем-то подруги, но и это ни к чему не привело. Испугавшись, что такая пробуксовка в личной жизни может принять стойкий хронический характер, она решила, что закрутит роман с первым же, кто ею заинтересуется.