Вызывающий бури - страница 42
Девушка была абсолютно голой!
«Что это… фронтирская шлюха? Но даже если она проститутка, непонятно, отчего она бродит тут в таком виде… Может, чокнутая?»
Здравый смысл и способность соображать уже покинули головореза, теперь он мог думать только о том, что сделает с девчонкой. И все же он помедлил секунду, озирая окрестности, — бесчисленные кровавые стычки научили его осторожности.
«Никого? Тогда разобраться с этой крошкой — раз плюнуть. Поимею ее во все дырки, а потом прикончу. В этой глуши трупа никто не найдет…»
Плану, однако, не суждено было так легко осуществиться.
Едва мужчина, зловеще усмехаясь, спешился, девушка оглянулась, обольстительно подмигнула ему и ринулась в лес. Изгибы ее тела свели мужчину с ума, какие там были округлости! Крепкие, как налитой плод, готовый вот-вот лопнуть, истекая соком, как бывает только у молодых спелых женщин. Привязав лошадь к ближайшему дереву, разбойник кинулся за красавицей в чащу — в мир тьмы, из которого нет возврата.
Погоня длилась минут пять. Дыхание с шумом вырывалось из груди мужчины.
Продравшись сквозь буйную зелень, поглотившую обнаженную фигурку, бандит внезапно застыл как вкопанный.
Девушка лежала прямо перед ним на лужайке. Взгляд молодчика прилип к пышным грудям с ярко-розовыми сосками, потом переполз на влажно поблескивающие бедра. Красотка застонала и выгнулась дугой, демонстрируя свою телесную роскошь более, чем то было необходимо, но едва ли мужчина сейчас соображал хотя бы что-нибудь. Ее бледная кожа казалась странно бескровной, лишь губы рдели, как пламя, но головорез и этого не заметил.
Он пал на белое тело камнем, как сокол из поднебесья, и впился в полные губы, всасывая их, выкручивая, добираясь языком до зубов.
И девушка ответила.
«Фантастика!»
Подняв ненароком взгляд, он увидел лицо молодки.
Она смеялась, и личико ее было ликом дьявола.
Мужчина попытался отскочить, но одна хрупкая ручка удержала его, притянув к земле, а пальцы другой впились в запястье правой руки бандита, схватившейся за пистоль.
Когда алые губки раздвинулись, обнажив клыки, и припали к шее злодея, человек наконец закричал. И хотя кричал он долго, темный лес поглотил все звуки.
Когда классу сообщили, что мистер Мейер отсутствует, Лина почувствовала на себе взгляды всех учеников.
Деревня знала о вчерашнем инциденте.
Монстр доселе неизвестного вида ворвался на соседнюю со школой ферму, убил мать, дитя и кого-то проходившего мимо. Кроме того, один из членов Комитета бдительности, дежуривший у реки для контроля за уровнем воды и считавшийся пропавшим без вести, поутру был найден под мостом мертвым, и утверждениям следствия об отсутствии на теле каких-либо ран никто не поверил.
Все это было бы еще ничего, но, когда извещенный о происшествии мэр направился в амбар, он не обнаружил там ни Ди, ни трупа чудовища — лишь крепко спящую женщину, на лбу которой темнел какой-то значок, напоминающий букву «т». Лина до сих пор размышляла: был он нарисован кровью или чем-то другим.
Естественно, мэр разгневался и в пух и прах разнес Комитет бдительности за халатность. С одной стороны, он велел им установить текущее местонахождение Ди, а с другой — предупредил держать эту информацию в секрете. Однако деревня была слишком мала: к тому времени, как Лина и прочие учащиеся вышли из школы, краткая версия событий облетела практически каждый дом. Сведения о том, что мистер Мейер, по всей вероятности, был одним из тех, кого утащил монстр, уже широко распространились.
И хотя преподаватель, пришедший известить студентов об отсутствии учителя, сослался на простуду мистера Мейера, это нисколько не развеяло мрачных предчувствий, витавших над классом.
«Ох, только не снова. Как же я это ненавижу», — горестно вздохнув, подумала Лина.
Школа не всегда была для нее теплым уютным местечком, где воспитывают детей, прежде всего из-за событий, имевших место десять лет назад. Похищенные аристократами ребята вернулись после того, как с ними сотворили что-то ужасное, — в деревне Фронтира одно это уже служило веским поводом для изгнания. Унижения, которым подвергли Лину за недели проверок, оставили глубокие раны на ее душе — раны, саднящие до сих пор. Напряжение убило ее родителей, одного за другим, но, даже когда мэр удочерил девочку, ей еще два года не дозволялось играть с другими детьми. И все это время, вне зависимости от того, куда она шла и что делала, к ней всегда был прикован испытующий взгляд главы городка или кого-то из Комитета бдительности.