Вздыбленная Русь - страница 12

В тот день гетман Лисовский вступил в Михайлов.

Со времени Ивана Исаевича Болотникова не видела рязанская земля такого людского скопления. Тридцать тысяч казаков и холопов пристали к Лисовскому.

Не встречая сопротивления, гетман овладел Михайловом и готовился идти к Тушину, Шуйский повелел Хованскому и Захару Ляпунову не допустить Лисовского к Переяславлю.

— Князь Иван Андреевич, — сказал Ляпунов Хованскому, — сдаётся мне, Лисовскому не на Переяславль сподручней, а к самозванцу.

— То так, воры соединяться станут. Но отчего государь нас к Переяславлю-Рязанскому шлёт?

— Надобно, князь, посылы к Михайлову направить: пускай выведают, куда разбойники навострились.

— Пошли, воевода, своих дворян. Я стрельцам веры не даю, как пить дать переметнутся, проклятые. Кой с них спрос?

И недели не минуло, как стало известно: Лисовский повернул на север, взял Зарайск, остановился, выжидая. В походном шатре Захар Ляпунов убеждал князя:

— Настал час, воевода Иван Андреевич, послужить государю. Ударим по холопам, изгоним разбойников с рязанской земли.

Хованский долго думал, чесал лысину:

— Опасаюсь, ох опасаюсь! Хватит ли у нас силы?

— Откуда у холопов умение воинское? А что на Мокше, так то дело случая...

К Зарайску надеялись подойти неожиданно, а когда увидели, что их ожидают, отходить было поздно. Огонь мортир обрушился на дворянскую конницу. Рязанцы начали перестраиваться. На них двинулось пешее холопское воинство. Ему наперерез двинулись арзамасские стрельцы, а часть дворян ударила в левое крыло.

Сражение развернулось. Захар Ляпунов решил послать в бой оставшуюся при нём конницу: авось холопы не выдержат. Но тут, гикая и визжа, вынеслись казаки. Рассыпавшись лавой, ринулись на царское войско...

Рубили, гнали дворян и стрельцов много вёрст, лишь сумерки задержали преследование.

Дом у Прокопия Ляпунова о двух ярусах, свежесрубленный: прошлым летом ставили. Не княжьи хоромы, но иным боярским не уступит. Стоит дом, окнами Слюдяными на Кузнецкий мост глазеет.

Рана у Прокопия заживала быстро. Да и какая там рана, всего-то чуть мяса вырвало. Однако был повод в Москву от войска отъехать.

Ляпунов неделю из дому глаз не казал, слухами жил. А они худые. В Москве неспокойно, воры с самозванцем на виду, письма «прелестные» отыскиваются. Лжедимитрий в Тушине укрепился, его воеводы города покоряют, а отряды шляхтичей и казаков торговых людей на дорогах задерживают, грабят, деревни разоряют.

Брат Захар весть нерадостную подал: побил их с Хованским Лисовский, а ныне гетман на Коломну идёт.

Шуйский против Лисовского Куракина послал, Хованскому с Захаром не доверил. Василий даже голос потерял, в Думе сипел, просил слёзно:

— На тебя, князь Иван Семёнович, надежда: вишь какую разбойную орду ведёт гетман в подмогу самозванцу. И без того нет на Москве жизни от воровского засилья...

Когда Ляпуновы переметнулись от Болотникова к Шуйскому и тем обеспечили победу царскому войску, Василий к ним благоволил, а когда Прокопий сидел рязанским воеводой — требовал слать в Москву хлеба поболе. Но вот объявился самозванец, и царь велел рязанским дворянам с семьями в Москву отъехать, дабы вместе «утесненье» от вора выдержать.

Знает Ляпунов: у Шуйского немало недругов, а они на измену горазды, того и жди к самозванцу переметнутся. Случается, и у Прокопия нет-нет да и ворохнётся мыслишка: а не перекинуться ли и им с Захаром к Лжедимитрию? Но Ляпунов гонит её прочь. Не пора, повременить надобно. Вот когда самозванец начнёт Москву одолевать, тогда в самый раз. А то ведь ещё неизвестно, как оно всё обернётся. Поговаривают, Василий намерился послать в Новгород Скопина-Шуйского: рать новую собирать да к свеям за подмогою...[11]

Лежит Ляпунов на высоких пуховиках, мысли одну за другой нанизывает, нога на мягкой подушке покоится. Василий Шуйский присылал к нему дьяка, о здоровье справлялся. Нет бы чем пожаловать — словами отделался. Господи, и отчего бояре выбрали в цари Шуйского? Аль нет на Москве разумных? Взять бы того же Скопина: и молод, и умом Бог не обидел...

Явилась бабка-знахарка — головка репой, сморщенный лик мохом порос. Развязала ногу, пареной травой рану обложила, снова замотала.