Взлет и падение «Советского писателя» - страница 54

Они, словно однополюсные магниты, отталкивались друг от друга. Развелись они мирно и пристойно, Нагибин при разводе «был по-настоящему взволнован, хотя и не изображал казанскую сироту. Основа нашего с ней чудовищного неравенства заключалась в том, что я был для нее предметом литературы, она же была моей кровью». Жизнь их потом множество раз сталкивала: Белла часто приезжала в поселок к общим друзьям, снимала там дачу, они неизменно вежливо здоровались при встречах, дружески целовались.

Нагибин по своему характеру был выраженным индивидуалистом. Он признавался, что большое скопление людей его порой раздражает, он физически не выдерживал сидения на заседаниях журнальных редколлегий, уходил раньше, за что не пользовался любовью коллег. Те считали, что он зазнается. Дачная жизнь идеально совпала с пристрастиями писателя. Он был невероятно работоспособным. Среди писателей даже ходила поговорка: «Работать как Нагибин». По отзыву его шестой и последней жены, Аллы, к которой мы еще вернемся, «он был невероятно дисциплинирован. Его день был расписан по часам. Работал у себя в кабинете, на втором этаже. Вставал в семь, делал зарядку, в восемь спускался вниз, и на столе должен был стоять легкий завтрак: геркулесовая каша на воде, три штучки кураги, два расколотых грецких ореха и чашка кофе. Если это было готово в четверть девятого, он очень сердился. Если обед запаздывал, а обедал он в два часа, — рвал и метал… После обеда отдыхал и снова работал до семи-восьми. Потом закрывал дверь кабинета и включал музыку. Слушал романсы, оперы, которые знал наизусть, — еще в школьном возрасте постоянно ходил в Большой «на протырку». И включал на такую громкость, что голоса Поваротти или Миреллы Френи разносились по всему поселку. Он обожал Лемешева и воспринял его смерть, как глубокую личную утрату. А когда работа срочная, мог просидеть за письменным столом до пяти утра. Он работал всегда — и в будни, и в праздники. Все годы я с ним прожила под стук пишущей машинки. Он был трудоголик».

Юрий Маркович оставил блистательные, невероятные описания природы поселка и его окрестностей. Он мог радоваться любому времени года и любой погоде. «Весь вчерашний день и всю ночь бушевали грозы. Они заходили с разных сторон и разражались над нашим поселком. Здесь какой-то центр всех гроз Подмосковья. Когда ливень утихал редкими, гулкими каплями, небо окрашивалось в тускло-желтый цвет, будто за хмарной наволочью накалялись новые грозы. Потом небо проблескивало молнией, глухой раскат набегал волнами, и прежде чем он затихал, вспыхивал тонкий волосок молнии где-то совсем рядом, и небо раскалывалось вдребезги. Уже в сумерках прошла гроза с градом. Круглые градины ложились ниткой на дорожках сада, горками у крыльца и террасы. Пес выскочил наружу и, задирая морду кверху, ловил их на лету широко открытой розовой пастью».

Или об осеннем пейзаже: «Божественная осень, какой не было с довоенной поры. Всё горит золотом. Березы нежно и сильно желты днем; тепло, в розоватость, — в предвечернюю пору. Свеже-зелена ольха, осина обтрясла почти все свои красноватые листочки, зелены кусты, лозняк и огромные ветлы над Десной, их зелень чуть припудрена серебристым пеплом».

Для зимы у писателя находятся другие слова: «Снег ярко-бел, а тени голубые, и березы начали чуть лиловеть нарождающимися почками, и много солнца. Вдалеке чернеют деревеньки, кричат сороки, алеют на кустах снегири, и надо твердо знать, что это и есть счастье, о котором я когда-нибудь вспомню с тоской, нежностью, болью».

Нагибин различал и умудрялся передавать на бумаге не только картину природы, но и ее запахи и звуки. Создавалось полное ощущение твоего присутствия в лесу или в саду. «К рассвету грозы стихли и запели соловьи. Утром в саду тяжело дышать от теплого, парного, крепчайшего запаха земли, травы и листвы, перенасыщенных влагой. За одни сутки вся природа вошла в зрелость, из весенней стала летней. Воздух гудит: жуки, шмели, мухи, комары, осы. Где-то рядом хорошо и трудолюбиво поет какая-то птичка».

Нагибин часто ходил в лес. Далеко, за много километров, почти до Внуковского аэродрома. Летом и ранней осенью за грибами, зимой на лыжах. Он умел ждать и наблюдать за природой. Ему везло увидеть таких зверей и птиц, о существовании которых большинство обитателей поселка и не подозревало. В лесу ему встречались и «большой серый с желтизной» заяц, и маленький лосенок, «потом ласка перебежала мне дорогу. До чего ж изящна, изысканна, жеманна и до чего ж свирепа! Я никогда не встречал в окрестностях ласок». Птиц же в окрестностях было немерено. При этом Нагибин еще и жаловался, что знает немногих. В своих заметках он оставил свидетельства о грачах и сороках, щеглах и чижах, синицах и скворцах. Он был свидетелем смертельной схватки соколенка и матерой вороны, встречал в лесу тетерева, сову, филина, даже чибиса.