Взорванная тишина - страница 23

– Вы не ошиблись?

– Что я, в лодках не понимаю? – обижается дед. – Потому и торопился, что понял: десант собирают.

– А как с батареей?

– Да в Тульче она, прямо в городском парке стоит. Это мне рыбак знакомый сказал. Почитай два года не виделись.

Когда за дедом закрывается дверь, Грач принимается раскладывать на столе карту, всю в синих жилках проток.

«„Язык“ нужен. Этой же ночью». И решительно поднимает телефонную трубку:

– Хайрулина ко мне! Быстро!

Час уходит на сборы. И вот начальник заставы стоит в камышах и смотрит, как растворяется в темноте силуэт маленького рыбачьего каюка. Грач знает, что в сорока метрах от берега тихая река свивается в струю и стремительно мчится к невидимой в этот час одинокой вербе на том берегу. За вербой струя бьет в дернину чужого берега. Но если загодя сойти со струи, то можно вплотную прижаться к камышам, а потом, прикрываясь ими, пройти против течения те полтораста метров, которые остаются до заросшего камышом устья ерика, что дугой уходит в чужие болотины. Ериком надо проплыть полкилометра, спрятать лодку, пересечь плавни по колено в воде, затем проползти лугом и подобраться к одинокому шалашу, где, как засекли наши наблюдатели, находится вражеский пост.

– Слишком мудрено, – говорил Сенько, когда Грач излагал ему этот план. – Заблудятся в темноте.

Он и сам знает, что нелегко. Зато этот болотистый берег фашисты считают безопасным, здесь не свербят ракеты, нет ни пулеметных гнезд, ни частых постов. Здесь по ночам всегда тихо, а днем лишь изредка проплывает ериком лодка, сменяя солдат.

Ветер шумит камышами, посвистывает в зарослях лозы. Млечный Путь висит так низко, что кажется дымным следом земных костров. Яркие, как угли, звезды переворачиваются с боку на бок, словно кто-то ворошит их невидимой кочергой. По звездам выходит, что идет уже третий час ночи.

Грач лежит на влажном от росы плаще возле пулемета, выдвинутого сюда на случай прикрытия, глядит неотрывно в черноту под звездами.

– Вы бы поспали, товарищ лейтенант, – говорит пограничник Горохов, бывший за второго номера. – Я разбужу, если что.

Грач и сам понимает, что теперь самое время вздремнуть, но гонит эту мысль. Ему кажется чуть ли не преступлением спать в такой момент, когда его подчиненные выполняют ответственную задачу. Он еще не знает, что очень скоро война научит спать и под бомбежками, что придет время, когда подчиненные станут для него не просто людьми, которыми нужно командовать, а еще и товарищами по войне, по крови, по общему делу, способными и побеждать, и умирать без команды, без поминутной опеки.

– Товарищ лейтенант!

Грач открывает глаза, видит блеклую воду и темную полосу противоположного берега.

– Светает? – испуганно спрашивает он.

– Товарищ лейтенант, слышите?

Из монотонного шороха камышей выделяется какой-то булькающий, глухой стук.

– Катер идет, – говорит Горохов. И торопливо объясняет, радуясь своей сообразительности: – У него выхлоп в воду, вот он и стучит так тихо, булькает.

Звук приближается. И растет тревога. Ибо ясно, что катер этот чужой и что идет он сюда, к протоке, откуда вот-вот должны выйти разведчики. Скоро Грач различает на темном фоне того берега маленькое движущееся пятно.

– Разрешите, а, товарищ лейтенант? Нельзя их к протоке пускать.

– Давай!

Пологая огненная арка трасс повисает над водой. Оттуда, из сумерек, тоже частит пулемет, пули шлепают где-то рядом, ноют в рассветном небе.

И еще до того, как катер уходит, растворяется в серых сумерках, Грач слышит частые, странно ритмичные выстрелы в той стороне, где находятся разведчики.

– Наши бьются!

Горохов вскакивает, с недоумением оглядываясь на лейтенанта.

– Ложись! – приказывает Грач. И добавляет спокойно: – Разве это бой? Лупят раз за разом. Так стреляют только с перепуга. В белый свет, как в копеечку…

Вскоре на выбеленную рассветом водную гладь вылетает лодка и мчится по стремнине наискосок реки. Она вонзается в камыши, скрывается из глаз, невидимая, шуршит днищем.

Грач бросается навстречу, хлюпая сапогами по илистому топкому мелководью, и в камышах почти натыкается на разведчиков, мокрых, осунувшихся, незнакомо ершистых от травы и водорослей.