Взрослые дети, или Инструкция для родителей - страница 56
. Вот и проговорился Иван Александрович Гончаров: в такой–то пустоте, да еще если муж своей «холодной и тонкой тиранией» оградит тебя от «внебрачных радостей жизни», и заболеть недолго. Примем же к сведению эту информацию, щедро подаренную классиком.
Выходит, что человек, когда он не в силах обрести «упоенье» в службе, картах, заводе, а также во вкусной и здоровой пище, сильно нуждается в «искусственно подогретых» переживаниях. Кстати, больше всего это относится к подросткам и к тем, кто еще недавно числился подростком. Нет у них ни своего завода, ни интереса к игре «по маленькой», ни приятных пороков, отшлифованных временем до безопасного, «пикантного» состояния, ни собственных семейных традиций, которыми при случае можно было бы и пренебречь. Все заемное – и традиции, и пороки, и интересы. Просто он/она еще молод/молода, чтобы из всего предложенного окружающим миром выбрать и, если так выразиться, «оплатить» нечто особо приглянувшееся. И для выбора, и для оплаты надо иметь вполне сформировавшуюся индивидуальность, и вполне личные средства.
Некоторое время молодые живут, «вприкуску и вприглядку» пробуя разные радости жизни, а реальные ощущения процентов на пятьдесят заменяя выдуманными.
Или на все восемьдесят. Это уж кому как повезет. И если рядом окажется сухой и безжалостный резонер, умело, но грубо разрушающий «детские фантазии», — не факт, что он поспособствует ускоренному развитию личности. Вернее всего, он, ничего не дав взамен, разрушит ту часть психоэмоциональной сферы, которая, мягко говоря, контрастирует с реальностью. Именно о таком «утилизаторе фантазий» писал Ричард Олдингтон: «Что за извращенное чутье подсказывает им, в какую минуту нанести удар? Как они ухитряются так безошибочно разбить хрупкую тишину души? Почему так люто ненавидят эту тайну?»[62].
Способность к творческому восприятию погубить легко, а понять трудно. Вот почему родители, даже если их так и уносит на волне рассудочности, непременно должны этот «серфинг нотаций» прекратить и «сойти с доски». Во–первых, тот, кто взрослее, должен вести себя снисходительно и «не заостряться» на зарождающихся конфликтах. Во–вторых, позвольте молодому человеку приобрести собственную «базу» для рационального мышления. В–третьих, не пытайтесь посеять в его душе во–от такие плевелы недоверия к родителям. Или – еще того хуже – научить ребенка резонерствовать. Разве ему пойдет на пользу категорический отказ от эмоциональной жизни, высокомерное отношение к людям и идеям? Попытка подняться над окружающим с позиций своего – весьма скромного – жизненного опыта, а также со своего – пока недостаточного – интеллектуального багажа может закончиться плохо. В результате может родиться маленькое, но ужасное чудовище.
Среди наших знакомых было как раз такое юное чудовище. Оно активно занималось просвещением девиц, неизменно их при этом унижая. «А ты можешь, село, перечислить имена и годы правления византийских императоров?» — мог он ни с того, ни с сего обратиться к кому–нибудь из сокурсниц. Самым распространенным ответом ему было смущенное «хи–хи». А дальше, пока Шура сыпал именами и датами, девицы таяли, рдели и заглядывали ему в глаза. «И что с тебя взять, дура?» — миролюбиво заканчивал он с царскими династиями и, добивая жертву интеллектом, шел на второй заход: «А знаешь, сколько…?» И все повторялось. Вот такой покоритель девичьих сердец. Мы, грешным делом, полагали, что если девушка вынесла три–четыре подобных «речитатива» и не придушила этот «уникум», то ей полагается хотя бы небольшая компенсация в виде приглашения в кабак или на дискотеку. Но увы, на просвещении у Шуры все и заканчивалось. Ибо до танцев он не унижался (он вообще с трудом ходил), а тратить деньги на кормежку дур необразованных, далеких от заучивания километровых списков имен и дат, – это он просто считал ниже своего достоинства, о чем заявлял открыто. Шура считал, что ухаживать должен не он, а за ним. Впрочем, если одна из слушательниц и отважилась на попытку накормить–напоить этого, гм, интеллектуала за собственный счет, то он все равно отказался… бы. Он патологически боялся женщин. Грубый напор служил верным приемом, позволяющим самоутвердиться и быстренько сбежать, пока тебя не разоблачили. У Шуры были большие проблемы с общением. Но решать их было стремно: имидж не позволял. Разве при таком образе поведения признаешься, что весь твой апломб – не что иное, как застарелая подростковая болезнь?