Я-1 - страница 10

Самое весёлое (простите за чёрный юмор) в этой историйке было то, что на этом дело не кончилось. Когда летом того же 79-го года мы переехали на дачу, где я от души бесился, временно освобождённый от занятий музыкой, вследствие чего трудно засыпал, мама как-то сказала мне, что, мол, на днях она видела чёрта уже непосредственно на нашем дачном участке, и он, де, спрашивал у неё про меня; в частности, сплю ли я уже или ещё нет, ибо если второе, то он незамедлительно заберёт меня к себе (туда, откуда, как я хорошо помнил, ещё ни один ребёнок не вернулся живым), но, дескать, мама солгала во моё спасение (спасибо, блядь, дорогая мамочка!) и сказала, что я уже сплю.

Короче говоря, я почувствовал, что он ко мне подбирается, сучий потрох! Всё ближе и ближе, блядь! И я уже не так бесился, как в первую неделю пребывания за городом, хотя проблемы со сном всё равно не исчезли. Более того, это всё оказалось истинной правдой — то, что он ко мне подбирается…

Вечером 30-го июня 1979-го года родная тётя (мамина сестрица) «нечаянно» опрокинула на меня трёхлитровый бидон крутого кипятку. Я получил 27-мипроцентный ожог поверхности своего нехитрого детского тельца, соответственно, преимущественно 2-й, но в самом забавном месте, а именно на жопе, 3 а и 3 б степеней, то есть до мяса.

Болел я долго. Несколько раз маме говорили, что я не выживу, но я выжил. Выписали же меня почти через полгода, 18 декабря.

С тех пор мама больше даже не заикалась о чёрте. Может она, и это скорей всего, даже и не ведает, что сама навлекла на меня беду. Но… тем не менее, примерно таким вот макаром в мою жизнь вошёл Страх, каковой в тех или иных проявлениях продержался в моей душе около пятнадцати лет. Как это ни смешно, но имЯнно в канун своего европейского совершеннолетия (21-го года) он совершенно оставил меня. Как корова языком слизала, честное слово! А ещё немного погодя Страх окончательно уступил своё место одному лишь раздражению (когда вялому и пассивному, а когда и весьма агрессивному) по поводу того, что за редким исключением все вокруг полные мудаки.

Тем и живу по сию я пору. («Сию я…» — левоватый, конечно, констракшн, но это только если вы и впрямь мудаки, а если пытливые вы борцы за торжество окончательной мировой революции, то не можете не оценить, как это красиво — сию я…)

Хули ж я такой злой, подумалось мне тут как-то на днях. Почему надо по каждому поводу заходиться сердитым, но, в сущности, совершенно беспомощным тявканьем? К чему вся эта моя правда, так называемая?

Нет, то, что она никому не нужна — не вопрос, и тут-то я как раз давно уже не в обиде. Зачем вот это всё мне самому? (Тут я некоторое время подумал в оном ключе.)

Всё-таки я продолжаю считать, что это всё же не злоба, а просто мысли вслух, чего почти никто не считает нужным себе позволять. Мне по сию пору всё-таки это кажется странным. Казалось бы, что проще, — позволить себе говорить вслух то, что думаешь! Ведь если это часто делать, то, в конце концов, и думать начнёшь по-другому, но тут главное не сдаваться и опять говорить всё вслух, и тогда уже начнёшь думать по-третьему, но и тогда тоже надо говорить, а там…

По-моему, это здорово! Но так мало кто считает, прикрываясь своими (на самом же деле, неизвестно чьими!) представлениями о морали. И мало кому приходит в голову, что для того, чтобы иметь право на какую бы там ни было мораль, нужно сначала долго и мучительно думать, и ещё мучительней это всё говорить, а уж потом, когда из всего этого болезненного хаоса выкристаллизуются только твои личные правила, только твоя мораль, тогда уж и имей её во все дыры.

Посему, всё-таки я не злобный (может быть даже и к сожалению), а просто я самый обыкновенный шут. Помните, как в советском мультике «Король Дроздобород»: «А это мой шут Карлуша! Что на уме, то и на языке!» Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!