Я-1 - страница 20

Именно этот самый дядя Серёжа научил меня вырезать из сосновой коры кораблики, именно он подарил мне мой первый и единственный фотоаппарат «Смена 8 М» (М — это очевидно «модернизированный») и моего самого любимого плюшевого медведя неестественно серого цвета.

Дядя Серёжа же впервые познакомил меня с устройством Солнечной Системы, набросав её схемку на обычном листе из детского альбома для рисования. Когда в возрасте шести лет я надолго попал в больницу, в особо грустные минуты я воспроизводил эту схему и подолгу рассматривал её, представляя, как движутся в кромешной тьме межзвёздного пространства гигантские печальные шары, — и мне становилось легче жить.

Так вот. Помню точно, это был понедельник, и была это третья декада ноября 1985-го года.

В этот день мне удалось довольно оперативно сделать уроки (скорее всего потому, что добрую половину я и вовсе торжественно выслал на хуй) и сел калякать свои идиотские комиксы. Часа через три это занятие мне наконец-то наскучило, и я приплёлся на кухню, дабы испить чайку. Там я обнаружил дядю Серёжу, который по своему обыкновению мыл посуду. (Его супруга, она же моя тётя, всегда была чем-то слишком занята. Наверное, я никогда не пойму, чем — впрочем, это взаимно.) Вот тут и произошла довольно интересная и во многом определяющая для меня хрень.

Здесь следует заметить, что в тот период мы уже не так дружили, как раньше. Во-первых, у меня был подростковый возраст, и в силу этого я был глуп, самоуверен и столь же закомплексован, а во-вторых, дядя Серёже было не вполне до меня, ибо они с моей тётей были всецело поглощены воспитанием моей двоюродной сестры Марии Сергеевны.

Тем не менее, в тот вечер он был расположен к беседе и, собственно, сам её начал. Он сказал: «Ты очень талантливый человек. Тебе обязательно надо заниматься литературой. Зачем ты рисуешь эти низкопробные (дословно) комиксы? Тебе дано гораздо больше. Нельзя разменивать талант!» — сказал мне дядя Серёжа. И, честно говоря, в самой глубине души я призадумался, хотя на её, душевной, поверхности якобы остался при своём мнении. (Подростковый возраст опять же.)

А на следующий день случился самый знаменательный вторник моей жизни. На уроке русского языка к нам в класс вошла обаятельная брюнетка лет двадцати пяти или чуть старше (не знаю) и сказала: «Айда, ребята, (недословно) ко мне в Краснопресненский дом пионеров, в литературную студию „Снегирь“! Мы будем там читать ваши рассказы и стихи, играть в литературные игры, и всё будет хорошо! Есть в вашем классе ребята, которые пишут стихи или прозу?» Я смущённо потупился (всю жизнь чем лучше других я умею что-либо делать, тем больше меня это смущает), но наша «классная» Светлана Ивановна сказала, что, де, да, мол, есть у нас такие, вот, например, Максим Скворцов.

И я туда пошёл. Руководительницу литературной студии «Снегирь», обаятельную брюнетку, звали Ирина Викторовна. Впоследствие, когда я уже изрядно подрос, выяснилось, что эта самая Ирина Викторовна — никто иная, как поэтесса Ирина Машинская.

Но в тот день выяснилось совсем другое. Прямо скажем, уже к вечеру стало понятно, что я беременна ((3-a) Я — Бог! Я хочу созидать миры!!!)…

Впрочем, это я так пошутил, а то что-то немного поднадоела мне моя же собственная спокойно-повествовательная интонация. Вот я и сморозил первый пришедший на ум пиздец, дабы вас как-то взбодрить.

Однако, вернёмся к нашим баранам. Стоило мне войти в комнату, где обосновался сей фатальный «Снегирь», как мне сразу понравилась одна девочка.

Звали её Мила. У неё были две косички, а на ногах у неё были обычные, (некапроновые и непрозрачные) колготки, и ещё она была меня на класс старше. И глаза мне её понравились. Я бы даже сказал, что про себя я назвал их удивительными.

Потом, спустя лет восемь-девять, мне ради сохранения собственного душевного здоровья, пришлось решить, что они никакие не удивительные, а просто сумасшедшие, но тогда я не думал так.

Справедливости ради, скажу, что я не сразу в неё влюбился. Нет. Я понял, что это и есть пресловутая Первая Любовь через две с половиной недели. Но когда Ирина Викторовна на первом занятии попросила меня что-нибудь принести из своих сочинений к следующему разу в качестве, как она выразилась, вступительного взноса, и я сел переделывать какую-то свою научно-фантастическую повесть, дабы уместить её в формат двадцатиминутного рассказа, то в процессе работы я уже думал, какое впечатление это может произвести на Милу.