Я детству сказал до свиданья - страница 2

Итак, приняв душ, я стал собираться в школу. Заранее тщательно обдумал свое первое появление в ней в этом году. За лето я отрастил волосы чуть не до плеч. Когда они стали отрастать, вдруг выяснилось, что я кудрявый. Буйные кудри объявились вместо привычного ежика надо лбом. Даже мама и сестра Галя, противницы длинных ребячьих волос, ничего не сказали, увидев меня в новом обличье после моего длительного отсутствия. Впрочем, нет, Галя кое-что сказала. Она долго смотрела на меня, как будто увидела впервые, потом изрекла:

— Да-а, все-таки есть в тебе какая-то удивительная человеческая симпатия. Светлые волосы, карие глаза… Взгляд прямой, улыбка хорошая. Ума бы вот только побольше. Ну, почему, почему ты такой непутевый? — закончила она с горечью давно привычными мне словами.

Но похвалы моей внешности были мне настолько приятны, что заключительное ее замечание я пропустил мимо ушей.

Однако покрасоваться в школе своими кудрями я мог только сегодня, в первый день, когда еще никакое школьное начальство не проявило надо мной своей власти. Ну, от силы неделю я продержусь. А там — заставят подстричься, Полина заставит, да и военрук тоже.

Старательно расчесав волосы железной расческой, я переключил свое внимание на джинсы. В каких джинсах появиться — вот в чем вопрос! Все три пары были клевые, что по-русски означает — первый сорт. Но в черных вельветовых будет жарко. Вторые — американские, марочные, купленные мною у одного парня в Москве за 30 рэ, — почти сплошь состояли из заплат. На них было ровным счетом девятнадцать заплат, причем девятнадцатая сидела на восемнадцатой. Когда я впервые появился в них на улицах родного города, прохожие стали так дружно оглядываться на меня, что я не выдержал и спросил ехидно двух теток: «Что, отечественного хипа никогда не видели?» После этого я понял: наш город — это тебе не Москва, не Калининский проспект, тут в марочных джинсах не очень-то походишь, тут всякая заплата на виду и даже на счету. Печально, но факт.

Все же я некоторое время раздумывал, не набраться ли мужества и не появиться ли в школе в этих залатанных джинсах. Но потом справедливо рассудил, что это будет растолковано и Полиной Аркадьевной, и всеми другими как вызов, наглый вызов школьным порядкам. А мне это было ни к чему, я вовсе не хотел с первого же дня раздражать учителей. Поэтому я остановил свой выбор на третьей паре, сшитой мной самим из ярко-голубой джинсовой ткани. Правда, в ней был один существенный недостаток: эти джинсы получились у меня настолько узкими, что находиться в них можно было только стоя. Садиться было опасно. Но делать нечего, пришлось именно в них облачить свои длинные стройные ноги.

Рубашку я выбрал темно-синюю, закатал рукава выше локтя и, наскоро перекусив, отправился в школу, с радостью избегнув ежеутреннего домашнего скандала, которые регулярно устраивал отец по любому поводу.

Школа наша старая, утонувшая в тополях, посаженных еще довоенным выпуском. Рядом строится новое здание с широкими проемами окон. В этой стройке — время от времени, нерегулярно так, набегами — принимаем участие и мы, учащиеся старших классов.

Взбегаю на знакомое крыльцо, распахиваю дверь — и вдруг строй белорубашечных и красногалстучных пионеров отдает мне салют. Мне — Булатову, второгоднику и нарушителю — салют! Салют входящему! Это здорово придумано — наверное, Полина постаралась. Очень довольный, иду дальше. Смотрю — знакомые все лица. Дежурил 6 «А», лучший класс школы. Кажется, они не слезают с Доски почета со дня своего появления в школе — в виде жалких и смешных первоклашек, у которых портфели больше туловища.

Иду по коридору вдоль строя, а пионеры один за другим отдают салют. Порядок! Только один выдал вместо салюта «лянгу» — подкинул несколько раз ногой кусочек свинца, приклеенный к клочку меха. Я легонько дал ему по затылку и взглянул в окно. Во дворе шла торжественная линейка, и все были там. Директор держал речь, похожую на речь руководителя заводского предприятия. Он сказал о пятилетке качества, о приближающихся датах и в заключение призвал всех учиться только на «хорошо» и «отлично». Потом староста нашего класса Лена Зарецкая, решительно тряхнув стрижеными волосами, провозгласила: