Я не я - страница 47

Ближе всех к арабу оказалась группа скованных, среди которых были Дункан и Донован.

Дункан сочувственно взглянул на сарацина. Вопреки состоянию новенького и его теперешнего положения, в нем оставался дух человеческого благородства, природного мужества. В глазах светилась мудрость, которую человек может приобрести только с опытом. Образ сарацина не оставил равнодушным Маккоула.

Дункан подумал, что может оказать небольшую помощь вызывающему к себе симпатию иноземцу. Он вспомнил, как девушка, носившая имя его сестры, при прощании в хлеве, одарила его сумкой с чудо-травами:

— Это тебе пригодится! Раздобыла у целителя — достаточно разжевать листы в несколько приемов и почти любой недуг быстрее сойдет. Твоему соратнику в дороге нелишним будет.

Что это был за сбор трав, Дункан не ведал, но сила его, чудодейственная, была испытана и оценена по достоинству.

Дункан подсел поближе к арабу и протянул ему тряпичную сумку, заметно исхудалую от первоначального вида:

— Держи! Не могу сказать, чем наделяю, но приняв, как пищу, не пожалеешь — содержимое заставит думать, что родился заново на белом свете!

Так Дункан невольно приобрел в лице иностранца еще одного преданного друга, на определенное время скованного с ним одной цепью.

Джессика радовалась общению с Лилиас. Сестра Дункана оказалась добрейшей девушкой. С ней приятно было проводить время: исследовать владения Маккоулов, читать и обсуждать книги библиотеки-сокровищницы Дункана и Иэгэна (монах вел не только уход за литературой, но и был безупречным знатоком ее содержания).

После завтрака леди замка неизменно уделяли пару часов рукоделию, тогда же обсуждались хозяйские планы и намерения, если при этом присутствовала Маргарет. Но ее присутствие было нечастым: то она ссылалась на неотложные хлопоты по замку, то на неважное самочувствие. Но Джессика была уверена, что всё это было отговоркой. Истинная причина кроилась в нежелание вдовы находиться рядом с Джесс и в нескрываемом удовольствии продолжать мучать супругу Дункана таинственностью своего отношения к ней.

Джессика скучала по Мораю Локсли. Он единственный, кто на удивление, не вспоминал в разговорах о Дункане Маккоуле, тем самым не будоража ее воображение и зародившееся чувство к супругу. Локсли отбыл пару дней назад в свои владения, но обещал еще раз проститься с обитателями Крейгмиллара уже через неделю, когда будет держать путь в стан войск Вильгельма.

Вечерами Джессика старалась занять себя чтением в библиотеки. Ей нравилась эта комната, хранящая немало книг (для того времени) со множеством изложенных в них изречений человеческой мудрости. Ее радовала мысль, что она — чужестранка из чужечасья, дитя двадцать первого века, может изучить сейчас литературу, которую, возможно, никогда не увидят ее современники — ученные-исследователи, доктора наук и другие светлые умы ее столетия, непременно, бережно относящиеся к истории.

А еще ее, словно магнит, притягивало в библиотеке изображение в золоченой раме Дункана Маккоула. На холсте огромного размера нынешний глава клана Крейгмиллара был запечатлен всадником. Его вороной скакун гордо вскинул голову, кичась благородством своего происхождения. Но наездник не уступал животному в благородстве и манерности. Волосы Дункана немного развивал ветер, одна рука свободно придерживала вожжи, другая непринужденно покоилась на бедре. А выразительные глаза всадника проникали в самую душу.

По рассказам Лилиас этот портрет был прощальным подарком их отца — Фергуса Маккоула. Нарисован он был тайно от Дункана в преддверие его очередного приезда с поля славы. Вместо «натурщика» художник использовал несколько небольших портретов изображаемого и свою выдающуюся память, так как был знаком с Дунканом Маккоулом при дворе Вильгельма.

Как и всадник на вороном, портрет был великолепен не только из-за манеры исполнения, техники изображения, но и способом передачи обаяния Дункана Маккоула: ведь эта работа не была результатом вынужденного позирования, мастер попытался запечатлеть момент естественности движений средневекового рыцаря, исполненного грации и совершенства. Что и говорить — ему это с лихвой удалось!