Я побывал на Родине - страница 4

Прожив в лагере до отъезда в СССР около двух педель, я завел немало знакомств. Я расспрашивал своих знакомцев о многом, что мне нужно было знать для будущей жизни в советской стране. Но когда они узнавали, — что я не русский, то на мои вопросы о системе жизни в СССР мои собеседники по большей части ограничивались одним и тем же ответом:

— Приедешь туда — сам все увидишь. А вообще — все зависит от тебя самого…

Через две недели после переселения в лагерь я съездил в консульство, узнать как обстоит дело с моим выездом. Виза моя была готова. Это был лист синей бумаги, на котором по-русски и по-французски значилось, что гражданину такому-то разрешается въезд в СССР. В тот же день я с женой записался на транспорт, отходивший 13 сентября.

Накануне этого дня произошло довольно печальное событие. Когда я после обеда прогуливался по главной улице лагеря, меня обогнала колонна грузовиков, крытых брезентом. С каждой спрыгнули по несколько вооруженных американских солдат и встали охраной вокруг машин. Я, как и многие другие, заинтересовался и подошел узнать, в чем дело. В машинах сидели люди, одетые в американскую военную (рабочую) форму. На спинах были буквы, означающие «военнопленный». Американцы подпускали к машинам близко: кое-кто из лагерников старался заговорить с пленными. Но они молчали. Это были власовцы. Их собирались отправить на следующий день вместе с нашим транспортом репатриантов.

Мне в те поры казались неизбежными со стороны жителей лагеря какие-нибудь выражения неприязни к власовцам, но оказалось, что почти все лагерники им сочувствовали.

С раннего утра 13 сентября в лагере царило волнение и горячка. В этот день отъезжало на родину около полутора тысяч человек. Всем было предложено выносить свои вещи из бараков на улицу. Там их грузили на машины и отправляли на вокзал.

Я очень взволновался. Ведь мне предстояло ехать в страну, которую я совершенно не знал. Я испытывал чувство, гораздо более сильное, чем обычные переживания, связанные с отъездом.

Я вынес наши вещи на дорогу перед бараком и стал ждать. У всех бараков суетились люди. Слышны были то радостные восклицания, то брань, кое-где плач. По лагерю разъезжал в автомобиле начальник лагеря. Возле каждого барака он останавливался, отдавая распоряжения, успокаивал отъезжающих, объясняя им, что поезд-мол не уйдет, пока все не будут погружены. Наконец, подъехал грузовик к нашему бараку. Мы сложили в него свои вещи и машина уехала вместе с несколькими мужчинами, которые должны были на вокзале выгрузить багаж и следить, чтобы ничего не пропало. Остальные, в том числе мы с женой, должны были идти на станцию пешком. Все шли группами, громко разговаривая, смеясь: по голосам некоторых было заметно, что они успели выпить…

До станции было минут двадцать ходьбы.

Это была товарная станция. На запасном пути стоял эшелон приблизительно из 60 вагонов. Все вагоны были разукрашены флагами и лозунгами, кроме находившихся посреди состава шести вагонов с военнопленными. Их погрузили заранее, ночью. Двери пяти из этих вагонов были заперты, замки обмотаны проволокой. У шестого вагона дверь была открыта; там помещались американские солдаты, составлявшие охрану. Военнопленные выглядывали из-за решеток своих вагонов, как дикие звери из клеток.

Нас, возвращенцев, в каждый вагон грузили приблизительно по тридцать человек. У всех вагонов была возня. Люди волновались и ссорились. Казалось, каждый боялся, что для него не окажется места и он не сможет уехать. Вдоль состава ходил офицер, который впоследствии оказался начальником поезда. Он успокаивал всех, говоря, что места хватит всем и что все уедут.

Когда все уже находились в вагонах, появился автомобиль с американским продовольствием. Каждому отъезжающему выдавали на дорогу по одному «кэр-пакету».

К вечеру, часов в пять, легким рывком поезд тронулся.

Мы объезжали вокруг Парижа. Я сидел у дверей вагона и смотрел на развертывающиеся перед моими глазами картины мирового города. Какой он огромный, не похожий на другие… Увижу ли я его когда нибудь снова? У меня на душе было довольно скверно. Что меня ждет впереди? Я старался об этом не думать.