Я – посланник - страница 20

Я опускаю его на пол, от души смеюсь и замешиваю старому лентяю кофе с молоком и огромным количеством сахара.

– Не налить ли тебе кофе, Джимми? – задаю я себе вопрос.

– Я отнюдь не против налить себе, – отвечаю я. – И отнюдь не против хорошей чашки кофе!

И снова заливаюсь смехом. Вот теперь я настоящий посланник.

Доставив-таки злосчастный журнальный столик, я долгое время не ступал на порог родительского дома. Несколько недель носу не казал – хотел, чтобы мама чуток поостыла и забыла о моем небрежении и нанесенной ей обиде. По прибытии столика она устроила мне хорошую выволочку.

Для визита я выбираю тихое воскресное утро.

– Ты только посмотри, какое дерьмо приволок в дом этот сраный котяра, – мрачно сообщает она, завидев меня на пороге. – Как дела, Эд?

– Да ничего. А у тебя?

– Ишачу не разгибаясь, как у меня еще могут быть дела…

Мама работает на заправке. Кассиром. Вообще-то ей «всё до одного места», но как ни спросишь – она «ишачит не разгибаясь». На куше стоит пирог, но мне его не предлагают – должен прийти гость поважнее. Наверное, кто-то из благотворительного комитета.

Я подхожу поближе – хоть посмотрю, раз не дают попробовать.

– Не тронь! – превентивно рявкает мама.

До пирога еще километр, но она уже на страже.

– А что это?

– Чизкейк.

– А кто придет?

– Маршаллы.

Вот так всегда. Неотесанных вахлаков с соседней улицы она угощает, а меня нет. Но что я могу возразить?

– Ну, как там мой журнальный столик поживает?

Мама хихикает и с кривой улыбкой говорит:

– Ничего так поживает. Можешь пойти поздороваться с ним.

Я послушно иду в гостиную – и застываю с разинутым ртом. Ничего себе мама наколола меня…

– Эй! – ору я в сторону кухни. – Это не тот столик!

Мама входит в гостиную:

– Ну да, тот мне разонравился, и я его поменяла.

А вот это взбешивает меня не на шутку. Я, понимаешь ли, отпросился с работы на час раньше, чтобы забрать долбаный столик, – и что?! Он ей, видите ли, разонравился!

– Какого хрена?..

– Я тут как-то говорила с твоим братом Томми по телефону, и он сказал, что мебель из сосны смотрится слишком просто, да и качество дрянь.

Пауза.

– А твой брат очень хорошо разбирается в мебели! Себе, к примеру, он купил антикварный стол из кедра – не где-нибудь, а в центре! Сторговался за триста долларов, да еще и стулья за полцены взял!

– И что?

– Твой брат плохого не посоветует. Не то что некоторые.

– А почему ты не попросила меня заехать за новым столиком?

– С какой стати я должна была это делать?

– Ну, ты же велела мне привезти тот, из сосны!

– Нуда, попросила, – кивает она. – Но согласись, Эд, твоя служба доставки работает фигово.

Если она хотела меня уязвить, у нее это получилось.

– Тебе ничего не надо, мам? – спрашиваю я чуть погодя. – Все равно иду в магазин, может, чего купить?

Она задумывается:

– Хм… Вообще-то Ли с семьей собиралась заехать на следующей неделе. Я буду делать для них шоколадный пирог с орехами. Так что можешь купить дробленые орехи.

– Не проблема, мам.

«А теперь отвали, Эд», – думаю я, выходя за дверь.

Без сомнения, эти слова сейчас звучат у нее в голове.

Мне определенно нравится быть Джимми.

– Джимми, ты мне раньше часто читал… Помнишь?

– Конечно помню, – отвечаю я.

В тот же вечер я снова пошел навестить Миллу.

Она протягивает руку и дотрагивается до моего плеча:

– Не мог бы ты выбрать книгу и чуть-чуть почитать? Мне так нравится твой голос…

– А какую именно? – спрашиваю я, стоя перед шкафом.

– Мою любимую, – улыбается она в ответ.

«Ч-черт… – веду я пальцем по корешкам. – Ну и какая из них любимая?»

Но это ведь совсем не важно.

Я могу выбрать любую, и она окажется ее любимой.

– Что скажешь насчет «Грозового перевала»?

– Как ты догадался?

– Интуиция, – говорю я и приступаю к чтению.

Пара страниц, и она засыпает в кресле-качалке. Разбудив, я помогаю ей дойти до кровати.

– Спокойной ночи, Джимми.

– Спокойной ночи, Милла.

На обратном пути я думаю о своей находке. Ага. Это листок, который лежал в книге на манер закладки. Обычный такой листок из блокнота, тоненький и пожелтевший от старости. На нем стояла дата: 5 января 1941 года. И написано всего несколько строк. Таким, знаете ли, типично мужским, как курица лапой, почерком. Примерно как у меня самого.