Я - Русский офицер! - страница 17

стр.

После слов сказанных Фиксой, мужики молча полезли в баулы. Кто достал горсть ржаных сухарей, кто сала, кто самосада рубленого вручную. Весь нехитрый мужицкий скарб перекочевывал на Фиксину «шконку», где тот умело закручивал «грев» в листы старых газет. После чего, разогрев в кружке парафиновую свечу, обильно смочил связанные колбаски каторжанского «грева» в расплавленном парафине.

— Ферзь, коня тащить или ногами перебросим? — спросил Сивый.

— Тяни Сивый, коня! А ты, ханыга, давай лезь на «парашу», — сказал он сидящему на первой наре бичу неряшливого вида. — Будешь толчок откачивать.

Хилый дедок с козлиной бородкой подошел к «параше» и трижды кружкой ударил по чугунному стояку. После чего, дождавшись ответа снизу, вытащил из-под умывальника старую шапку-ушанку и, взяв её в руку, словно поршнем резко выдавил воду из очка. Фикса встал на колени и проорал в освобожденное от воды очко сортира.

— Эй, Залепа, кидай коня на четыре метра!

Из чугунного стояка гулко, словно из преисподней, послышалось:

— Понял… Готов!

— Давай, Хирувим, коня.

Сивый, откуда-то из-под нары, вытянул плетеную из шерстяных носков и свитеров самодельную веревку. К концу веревки были привязаны щепки, наструганные из продуктового ящика. Щепки располагались таким образом, что расстояние между ними было примерно не более десяти сантиметров.

Фикса аккуратно просунул в очко параши веревку, скрутив её там кольцами по периметру трубы. После чего, взяв ведро с суточным запасом воды, резко вылил её в трубу. Веревка, уносимая её потоком, полетела на нижний этаж по чугунному стояку. От завихрения, создаваемого этим водяным потоком, щепки начали вращаться, наматывая веревки с третьего и первого этажа. В какой-то миг веревки перекрутившись, сцепились намертво.

— Есть! — заорал Фикса, натянув «коня», словно леску с попавшей на неё рыбой.

Зацепив «грев», он подал сигнал, и вор в законе Залепа, через чугунный стояк тюремной канализации, потянул в свою камеру сало, табак, сухари, спички и прочую каторжанскую утварь, запрещенную в камере смертников. Следом за отправленным «гревом» обратно от Залепы вернулась и предсмертная «малява».

Фикса снял с «коня» «маляву» и, подойдя ближе к окну, прочитал:

Прогон

Всем ворам, цветным, фраерам, шнырям, сукам, чушкам и петушкам.

Братья каторжане и вся кичмановская босота. Я, вор в законе Залепа-Смоленский, коронованный три года назад в централе Находки самими ворами Семой-тульским и Гурамом-ростовским. Меня ждет «стенка» и мои пятки уже смазаны зеленкой. В свой последний час, хочу проститься с вами и пожелать фарта в деле нашем.

Каторжане, суки легавые спят и видят, как мы будем шинковать заточками на зонах друг друга в сучьих войнах. Я призываю вас всех «чалиться» правильно и на сучьи привады не клевать. Уважать то, что старыми ворами создано было. Мужиков, шнырей и шпилевых фуфлыжников по беспредельно не опускать, ибо петухов и козлов на зонах и так хватает. С того момента, как мне суки мусора намажут зеленкой пятки, углом на «Американке» советую назначить Ферзя из хаты 83. Рамсить и держать общак доверяю ему.

Прогон этот скинуть по всем хатам, бурам, трюмам и этапам.

Залепа-Смоленский

— Я, че-то, не понял!? — взвился один из каторжан по кличке Синий. — Ты, фраер дешевый, на зону ни одной ходки не имеешь, а в цветные лезешь! Ты, урка, сперва баланды лагерной вдоволь хлебни, а потом мни себя положенцем правильным…

Эти слова, сказанные каким-то «бакланом», больно тронули душу Фескина, и он, не удержавшись от обидных слов, в долю секунды выхватил заточку из-подушки и воткнул её в глотку Синему.

Синий захрипел, и кровь пузырями мгновенно заклокотала из раны. Он схватился за горло, желая заткнуть рану ладонью, но его ноги подкосились, и он рухнул задницей на бетонный пол камеры. Синий сидел полу, опершись спиной на шконку, а кровь, черная и густая, обильно текла из пробитого горла, прямо на купола собора наколотого на груди. Он, задыхаясь, корчился от боли и хрипел, выкатив свои глаза из орбит. Воздух вместе со стоном выходил из пробитого в горле отверстия, и из-за этого все слова превращались в забавный свист и странное бульканье.