Я - Русский офицер! - страница 43

стр.

— Кем вам доводится Краснов Валерий Леонидович? — сурово спросил охранник.

— Кем, кем — сыном, — ответила Светлана удивленно, и в эту минуту ее сердце встрепенулось, словно испуганная птица, взлетевшая с ветки.

— Вам передача, — сказал голос охранника. — Принимайте!

Дверь приоткрылась и осужденный из хозобслуги тюрьмы, подал в дверной проем Светлане собранный сыном узелок.

В эту самую секунду с ее плеч будто упала целая гора, и чувство какого-то бабьего счастья пронзило все ее нервные окончания от кончиков пальцев до самого мозга.

— Бабы, бабоньки, девочки мои дорогие! Мне сын передачу прислал! — от волнения еле вымолвила Светлана.

Она держала в трясущихся руках пузатый платок, перевязанный по углам, а по ее щекам сплошным потоком катились слезы. Горечь разлуки и радость, что он где-то рядом смешались в единую гремучую смесь.

Светлана словно онемела и уже хотела было идти к «наре», чтобы поделить с арестантками эти жалкие продукты, как грубый голос вертухая проорал ей в след:

— Куда пошла, кобыла? Расписываться в получении я, что ли буду за тебя?

Светлана вернулась, и, взяв в руки химический карандаш, поставила свою роспись в графе «Подпись арестованного».

Краснова с какой-то невиданной любовью прижала к груди этот узелок и слезы прямо потоком хлынули из её глаз. Она прижимала передачу с такой материнской нежностью, словно это была не передача, собранная сыном, а сам её Валерка. Она гладила, гладила рукой узелок, который как ей тогда казалось, еще хранил тепло и запах её сына, и именно сейчас был ей так необычайно дорог.

Арестованные бабы одобрительно загалдели. Светлана присела на край тюремной нары и, положив узелок на постель, развязала. Первое, что бросилось в глаза, это была еловая веточка с привязанными к ней конфетами в обертке из фольги. Несколько луковиц, шмат ароматного сала с чесноком и черным перцем, палка копченой колбасы, да три яблока, вот и все, что смог собрать сын. К веточке вместе с конфетами была привязана маленькая записка. Трепетно Светлана развернула записку и увидела аккуратный и красивый почерк сына.

«Здравствуй мама!

Поздравляю тебя с Новым 1941 годом! У меня все хорошо. Учусь хорошо, заканчиваю свой аэроклуб. Сейчас готовлюсь поступать в школу военных летчиков имени Полины Осипенко в Одессе. Я надеюсь, что у тебя тоже все будет хорошо! Тебе привет от Лены.

Еще раз, мы с Леной, поздравляем тебя с Новым 1941 годом! Желаем, здоровья и скорейшего возвращения домой.

Твой сын Валера и Леночка».

Светлана несколько раз перечитывала, перечитывала и перечитывала записку, боясь пропустить что-то самое важное.

Несмотря на свое незавидное положение, она впервые за все это время была счастлива. Сын, её Валерка, вырос и скоро, как и отец, станет военным летчиком, и эта новость еще больше придавала ей сил и терпения. Света прижала это письмо к груди и, улыбнувшись, сказала:

— От сыночка, девочки, передача! Всех вас, девочки, он поздравляет с Новым годом и желает скорейшего возвращения домой к семьям! — сказала она и слеза прокатилась по ее щеке.

— Ну ты, коза драная! — вдруг услышала Светлана Владимировна у себя за спиной. — Что ты, сучка, тут сырость разводишь!? На общак, кто хавчик будет отстегивать? — спросила Клавка, держа руки на своих объемных бедрах.

Светлана обернулась и увидела воровку Клавку.

Клавка, баба лет сорока, была воровкой и уже не раз сидела тюрьме за кражи. По своей наглости и внутренней сути лидера, держала она в своей власти всю камеру, исполняя в тюрьме роль эдакого бабского «пахана». Клавку никто в камере не любил за её сквалыжную и стервозную натуру, однако все уголовные держались её круга, ища с ней дружбу.

Светлана глубоко вздохнула и, осмотрев взглядом передачу, отложила в сторону две луковицы, одно яблоко и головку чеснока. Все остальное аккуратно и не спеша завернула обратно в узелок и отодвинула с глаз долой, спрятав под свою подушку.

— Возьмите это, Клава, — сказала Краснова, протягивая воровке часть передачи.

Клавка, выплюнув на пол окурок папиросы, схватила то, что давала Светлана и тут же заорала на всю камеру, будто ее обокрали.