Я сказала правду - страница 2

– Кто вы по профессии? – спросил мой папа, и Патрик небрежно бросил:

– Ай-ти[1].

Сегодня он уже в третий раз пришел в гости к моим родителям, но они и на этот раз постеснялись спросить, что это за работа такая – ай-ти. Но я заметила, как мама отвела Лулу в сторону:

– Так чем же все-таки занимается Патрик, дорогая?

О, и Лулу ответила:

– Ай-ти, мама. Он ведь уже говорил в прошлый раз.

В результате мама так ничего и не поняла. Но я не сомневаюсь, что она рассказала всем своим подругам, что новый молодой человек моей сестры «очень милый» и что он «зарабатывает много денег». И что она очень надеется, что на этот раз все серьезно.

Что Патрик думает о нас, сказать было сложно. На лице у него застыло абсолютно нейтральное выражение.

– Ну, Патрик ведь знает, что маленькие мальчики иногда шалят, – произнесла Тина. – В конце концов, он и сам ведь когда-то был таким же проказником.

– До того, как стать ай-ти, – откликнулась я.

– Но он был хорошо воспитанным маленьским проказником, – продолжила Лулу и похлопала Патрика по руке.

– Конечно, – проговорил тот. – Мой отец придавал большое значение манерам поведения за столом.

– Ты что, хочешь сказать, что наши дети плохо воспитаны? – спросила Тина, обменявшись с мужем, Франком, сердитыми взглядами.

– Можно, – изрекла вдруг моя мама. Это был ответ на немой вопрос Арсениуса: «Можно мне еще яблочного сока?»

– И пожалуйста, – сказала я. Что означало: «Можно мне еще яблочного сока, пожалуйста?»

– Дайте мне яблочного сока! Сейчас же! – потребовал Арсениус. – Мне нужно перебить чем-нибудь этот отвратительный вкус.

– И мне тоже, пожалуйста, еще сока, – прошептала Хизола.

– Невоспитанные, зато выражаются метко, – заметила Лулу.

– Сначала своих детей заведи, потом будешь высказывать мнение, – парировала Тина.

– Я дипломированный педагог, – взорвалась Лулу. – И вот уже шесть лет работаю с детьми. Полагаю, что я уже сейчас могу высказываться на тему воспитания.

– Девочки! – Мама налила Арсениусу и Хабакуку яблочного сока и поставила бутылку обратно в буфет. – Хватит уже. Каждое воскресенье все об одном и том же. Что о нас подумает Патрик?

Патрик сохранял все то же, непроницаемое выражение. Он жевал свиную сосиску, устремив взгляд на фигуру фарфорового леопарда почти в натуральную величину, которая стояла на большом мраморном подоконнике рядом с пальмой в бело-золотом горшке. Этот великолепный ансамбль довершали бело-золотые занавески со шнурами, украшенными двумя невероятно упитанными ангелочками. Если Патрик в этот момент вообще думал о чем-то, то наверняка мысль его была следующей: «Это самая безвкусно обставленная столовая из всех, где мне доводилось бывать».

И у него, несомненно, было основание так думать.

По обстановке комнаты безошибочно угадывались предпочтения моей мамочки: куда ни глянь, всюду пухлые ангелочки и бело-золотая цветовая гамма. И леопарды. К этим диким кошкам мама питала особенно нежные чувства. Любимой ее вещицей был торшер, подставка для которого была сделана в виде леопарда.

– Совсем как настоящий, правда? – любила она спрашивать.

И точно. Если бы на голове у леопарда не красовался бело-золотой абажур, наверное, его можно было бы принять за настоящего, особенно учитывая, что шерсть и усы у него были самые что ни на есть натуральные.

Каждое воскресенье наша семья собирается на обед в этой клетке с хищниками. Только Рики, моей второй по старшинству сестры, с нами не бывает. Она живет с мужем и дочкой в Венесуэле. И даже мама, которая в географии полный ноль, успела уже понять, что нельзя вот так запросто смотаться из Венесуэлы на обед к родителям в Дельбрук[2].

– В той Венесуэле, которая в Южной Америке, – иногда поясняла она знакомым. – А не в той, которая в Италии.

Как я уже говорила, в географии мама полный ноль. А вот свиные сосиски у нее получаются просто супер. Я съела три штуки, а Хабакук – целых четыре. К картошке с капустой он больше так и не притронулся. Но под конец обеда Тина, как всегда, забрала у Франка пустую тарелку, поставив перед ним тарелки детей. А Франк и глазом не моргнув подмел все остатки еды, включая те, которые уже были пережеваны. В прошлом году Арсениус жутко вопил, когда Франк, по привычке доедая из тарелок детей, заглотил выпавший у Арсениуса молочный зуб, который тот положил на край блюда. Мне до сих пор становится плохо, как только подумаю об этом.