Я свидетельствую перед миром - страница 12
Вернувшись в США, он понял, что о нем все забыли, — он был теперь никому не известным европейским эмигрантом, таким же, как множество других. «Я ненавидел тогда весь мир и хотел отстраниться от него». Забыть, забыть военный ад, никогда и ни с кем больше о нем не говорить, никому больше не рассказывать о трагедии евреев, свидетелем которой он был. Для простоты оформления документов в иммиграционных службах он не стал восстанавливать имя Козелевского и навсегда остался Карским.
Он попытался зажить нормальной жизнью, завести семью, но брак его распался через два года. Ему удалось добиться разрешения на выезд из Польши для любимого брата Мариана и его жены Ядвиги. Сразу обосноваться в Америке они не могли, и Карский на последние остатки полученных за книгу денег купил им маленькую ферму в Канаде, недалеко от Монреаля.
Возобновить дипломатическую карьеру оказалось невозможно: в Госдепартаменте он как уроженец страны, подконтрольной коммунистам, мог рассчитывать только на самую незначительную должность, а чтобы попасть на службу в ООН, ему пришлось бы перейти на сторону варшавского режима — такой шаг он для себя исключал.
Оставался один путь — получение ученой степени и преподавание в университете. Ректор дипломатического отделения Джорджтаунского католического университета Эдмунд Уолш принял Карского с распростертыми объятиями и выхлопотал ему стипендию для обучения в докторантуре. В 1952 году степень доктора политологии была получена, и Карский стал преподавать. Отныне он связал свою судьбу с Джорджтаунским университетом, где проработал больше тридцати лет.
В 1954 году профессор Ян Карский получил американское гражданство. Зная его репутацию антикоммуниста, американская администрация не раз привлекала его как эксперта и поручала ему различные задания. В течение двадцати лет он готовил по собственной программе специалистов для Пентагона и часто ездил по заданию Госдепартамента читать лекции в Азию, Африку и на Ближний Восток. Никто из его коллег и студентов в Джорджтауне, кроме ректора Уолша, с которым он познакомился еще в 1943 году, не знал о его прошлом, но все ценили его как благородного человека и прекрасного лектора. У него учился выпускник 1968 года Билл Клинтон.
В 1954 году в вашингтонской синагоге, куда Карский пришел на концерт современной танцевальной труппы, он встретил Полю Ниренскую, урожденную Ниренштайн, варшавянку, свою старинную знакомую — они общались в Лондоне в 1938 году. В июле 1965-го они поженились. Поля, у которой все родственники, кроме успевших уехать в Палестину родителей, погибли, перешла в католичество. Супруги условились никогда не говорить о прошлом.
Помимо преподавания в университете, профессор Карский в течение многих лет писал книгу, посвященную политике великих держав в отношении Польши. Монография в семьсот страниц The Great Powers and Poland. 1919–1945. From Versailles to Yalta («Великие державы и Польша. 1919–1945. От Версаля до Ялты») вышла в 1985 году. «Печальная книга», — скажет ее автор. Проанализировав огромное количество архивных данных, он приходит к выводу, что в циничной игре с Польшей «морально более виновен Черчилль, а физически — Рузвельт».
В 1987 году Карский скажет своему биографу Станиславу М. Янковскому:
За тридцать с лишним лет я не написал ни одной статьи о своем военном опыте. Но прошлое настигло меня! В 1977 году ко мне пришел режиссер Клод Ланцман, потом Эли Визель, израильский юрист Гидеон Хауснер, и началось: Яд Вашем, фильмы, статьи, газеты…
В 1978–1985 годах, когда бывший эмиссар польского подполья Витольд снова заговорил, уточняя, подчеркивая нравственное и историческое значение той необычайной миссии, которую он выполнял в ноябре сорок второго по поручению своих соотечественников-евреев, окончательно складываются — на этот раз в глазах всего мира — его образ свидетеля и его не для всех удобная позиция. Человеком, который попытался остановить Холокост, но не был услышан, назовет его польский историк Бронислав Геремек, а Эли Визель сочтет, что он сыграл существенную роль в том, что у союзников проснулась совесть и это облегчило судьбу евреев Будапешта.