Я тебя никогда не забуду - страница 9

Господи, ну зачем, зачем я сам напророчил нам такое?!

С тех пор всегда – и, наверное, до конца моей жизни – слезы наворачиваются у меня на глаза, когда я слышу эту песню. (И теперь, по прошествии почти тридцати лет – тоже.) Поэтому при первых же аккордах, которые слышу по радио, я его просто выключаю.

Я очнулся уже на даче, в шезлонге… Яркость сегодняшнего дня ни в какое сравнение не шла с яркостью моих воспоминаний…

Воспоминания – моя профессия. Как и вся моя жизнь в целом. Я откусываю от своего бытия кусочки и бросаю их на потеху толпе.

В конце концов я все-таки стал писателем.

Впрочем, я этого слова не люблю. Достоевский – писатель. И Чехов. И Булгаков. И в этом ряду в России называть себя писателем… Большую для того смелость надо иметь. Если не сказать – наглость.

Поэтому в лучшем случае я – беллетрист.

Хотя издательство в своих пресс-релизах величает меня мэтром, корифеем, и даже порой звездой.

Я не возражаю. Понимаю: это – правила игры. Если от того, что меня обзывают мэтром, продастся дополнительно хотя бы десяток моих книг, я не против.

К тому же мои коллеги по цеху меня мэтром и корифеем как раз не считают. Ведь сейчас как заведено: тот, кого читает публика, – и вправду НЕ писатель. Писатель – это тот, кого штудируют литературные критики. А Зоилы мои книжки не открывают. И на меня внимания не обращают. В лучшем случае какая-нибудь красноречивая собака тебя облает, обгадит походя – и побежит дальше восхищаться клочьми скуки и нагромождением ужасов…

Я пишу низкий жанр – детективы. Я люблю их писать. И читать. И современные, и старые. И даже те, что еще не изданы.

Мои сетевые литературные френды знают об этом и частенько нагружают меня – прочти, отрецензируй, выскажи мнение – своими самоновейшими авантюрными, приключенческими, криминальными романами, повестями, рассказами. Знают о том и в издательстве и тоже подсовывают мне рукописи. И я никому, кроме явных графоманов, не отказываю. Прочитываю. И даже высылаю коротенькие рецензии.

Я мечтаю хоть кому-нибудь из начинающих хоть чем-то помочь, как помог мне в свое время писатель и критик Т-ский, и тем отплатить судьбе добром за добро.

За читку этих мемуаров я брался неохотно, очень уж странный по нынешним временам жанр – однако в издательстве меня заверили, что рукопись стоит того: «Подлинный детектив. И автор интересный, двадцать пять лет в органах проработал… Давайте подумаем вместе, Иван, под каким соусом это издать».

Преступление-1

Одной из «привилегий» моей работы всегда было то обстоятельство, что позвонить мне могли в любое время дня и ночи.

Вот и в тот раз телефон запиликал в половине второго, когда я видел десятый сон… Нет, вру: никаких снов я не видел, потому как устал хуже собаки – полдня и весь вечер провел на поджоге в Травяном. Заснул поздно, как в омут провалился, и вот теперь трели проклятого аппарата достали меня из глухого, глубокого и черного ущелья. К трубке я добрался к звонку четырнадцатому, когда уж и Аля проснулась, и дочка, я слышал, в своей комнате заворочалась.

– Спишь? – раздался в трубке жизнерадостный голос Бори, моего приятеля, дежурившего в ту ночь по управлению.

– Нет, крестиком вышиваю, – буркнул я.

– Прости, что разбудил, я б сам, по своей воле, никогда не посмел бы вашу светлость побеспокоить в столь ранний час да по столь ничтожному поводу… Но учти: тревожу я тебя не корысти ради, а токмо волею пославшего меня товарища полковника…

– Что ему от меня надо?

– Просил, ваша светлость, именно вас на место выехать. Аристов, он сказал-с, наш лучший сыщик, самый цепкий кадр. Не, я не шучу, так слово в слово товарищ полковник и сказали-с, и про сыщика, и про кадра.

В голосе Бориса мне послышалась определенная доза зависти, из чего я понял, что наш «полкан» и впрямь лестно обо мне отзывался.

– А что стряслось?

– Похоже, разбой.

– С жертвами?

– Да вроде нет. Кажется, только тяжкие телесные.