Я уеду жить в «Свитер» - страница 5
Тетю Свету хоронили в Санкт-Петербурге, не у нас. Она ведь оттуда родом, хотя умерла в барнаульской больнице. Отпевали ее в старинном соборе. Верка после похорон две недели жила у бабушки, пока Евгений Олегович был в Германии. Просто ее не к кому было больше привезти. У бабушки давление, и она глухая. Глуховатая. А у второй, кажется, что-то с почками, ей недавно делали операцию.
Как по мне, так хоть бы они совсем не прилетали, эти Волковы.
Я села на кровать и в очередной раз осмотрела свою комнату.
Только она теперь не моя. Разве этого я хотела от жизни? Я хотела на летних каникулах сделать ремонт своими силами, обои переклеить. А теперь все желание пропало.
Две кровати. Вернее, кровать и раскладушка. Два шкафа, два письменных стола. Две настольные лампы, две тумбочки. Палата в пионерском лагере, а не комната! Комиссионный магазин! Папа хотел еще второе кресло поставить, из гостиной, чтобы Вере было где отдыхать, но я сказала: «Либо второе кресло, либо я». На потолок его, что ли, ставить? Такими судьбами я уже готова к Леве переехать и есть бараньи чебуреки круглый год.
Плакаты мама попросила тоже снять. Чтобы они не давили на Веркину психику.
– Комната должна быть нейтральной, понимаешь? Верочке нужно помочь освоиться.
А чем 5 Seconds of Summer может давить, я не понимаю? Объясни мне, мама, пожалуйста. Хорошо хоть, совсем меня из квартиры не выселили. Куда-нибудь к соседям.
Ой, кажется, звонок.
Мне стремительно становится тоскливо. Аж затошнило меня.
Мама сломя голову несется из кухни открывать. Она весь день жарила котлеты, варила харчо и резала салаты. Даже отгул взяла на работе на четыре дня. Вере нужно помочь устроиться, со школой договориться и все такое.
Побуду-ка я тут. Я решаю оставаться в комнате до последнего. Как капитан тонущего корабля. Я буду наблюдать за ними из-за двери, она застекленная.
– Какие люди! – во все горло кричит мама и с распростертыми объятиями кидается в коридорчик. – Евгений Олегович! Верочка! Проходите! Проходите! Мы вас уже заждались!
Ну.
Вот.
И.
Все.
Приехали, значит. В глубине души я все-таки надеялась, что это соседка с четвертого этажа пришла за яйцом. Она все время к нам ходит за разными продуктами. Я надеялась, что кто-нибудь угонит их самолет, какой-нибудь находчивый смельчак. И приземлятся они не в нашем городе, а где-нибудь в Калифорнии. В Санта-Барбаре, например. В нашей непростой ситуации это подошло бы абсолютно всем: и Верке, и мне. Всем.
– Людочка! Милая! Вы все хорошеете и хорошеете! Вам сколько лет? Двадцать пять? Аха-ха-ха!
– Аха-ха-ха! – вторит Евгению Олеговичу мама. Она его просто обожает.
– Так, мои тапочки еще живы? – игриво строжится Евгений Олегович.
– А как же! Вот они, прошу! – Папа, красный и белый с мороза, ныряет в кладовку и выуживает на свет велюровый мешочек с тапочками. Он у нас специально для Евгения Олеговича там лежит. Персональные тапки маэстро, на небольших каблучках.
– Верочка, что же ты стоишь? Раздевайся, солнышко! Юля, Верочка приехала! – кричит мне мама. – Ты слышишь?
Не слышу, мам. Я оглохла. Меня вообще тут нет. А Верка, кстати, еще ни слова не сказала, даже не поздоровалась. Как же не хочется к ним туда выходить! Просидеть бы тут, в комнате, месяца три, пока все это не кончится.
Я вдруг снова вспоминаю, что моя комната больше не моя. Мне даже спрятаться теперь негде! Личное пространство отобрано.
– Юля! – гремит папа. – Где ты, дочка?
Ладно, пора выходить. Интересно, какая Верка стала? Я ее вообще узнаю? Мы последний раз года три назад виделись, когда на «Спящую красавицу» в Мариинский ходили. Наверное, она сейчас еще более уродливая и морщинистая, чем раньше. Мне почему-то так кажется. Все-таки много лет уже прошло – у людей со временем морщин только прибавляется.
Я открыла дверь и вышла к ним. Я, честно говоря, думала, что ее не узнаю. Но узнала: она ни капельки не изменилась. Только стала почему-то красивая. Высоченная, худющая, с длиннющими блондинистыми волосами. Стоит и ухмыляется. Королева. Нет, усталая фотомодель с обложки Vogue.
Я себя сразу гномиком почувствовала, причем толстым. Хотя мне тоже пятнадцать, я младше ее всего на два месяца, кажется.