Я, верховный - страница 43

.

Мне выпало много страданий, Ваше Превосходительство, до и после 9 термидора, соответствующего вашему 27 июля; a peut-être[72], вашему неутешно скорбному 20 сентября, когда все остановилось вокруг Вашества. Однако Франция еще существует. 20 сентября 1840 года история не кончается[73]. Можно даже сказать, что она только начинается.

27 октября 1795 во Франции устанавливается Директория. В 1797 Наполеон торжествует победу под Риволи. Начинается вторая Директория. Предпринимается египетский поход. Я выхожу, или, вернее, меня забирают из тюрьмы. Я завербовываюсь как рядовой в армию Великого Корсиканца. На фоне египетского неба вырисовываются пальмы. Так же, как здесь, на фоне пылающего лазурным пламенем парагвайского неба. Змеится Нил у подножия пирамид, как здесь Королевская Река[74] под окнами вашей спальни, сеньор. Тебе не удается нагнать на меня сон, Легар. Что же ты хочешь. Вот уже десять лет я слышу от тебя одно и то же. Твой надтреснутый, стариковский голос не молодит тебя. Попробуй-ка потрясти рог изобилия. Шарль Легар откашливается, прочищает горло и в ритме дансона вроде тех, что танцуют в Бали, в Танганьике, на Молуккских островах, принимается распевать республиканский календарь. Только тогда я начинаю задремывать под дождем овощей, цветов, фруктов — апельсинов золотых, яблок наливных, дынь душистых, груш мясистых и прочая, и прочая. Тут все времена года, месяцы, недели, дни, часы. Вся природа с ее стихийными силами. Олицетворяемое санкюлотами трудящееся человечество и очеловеченный труд. Животные, злаки, минералы, ослы и кобылицы, коровы и кони, ветра и тучи, мулы и мулицы, огонь и вода, птицы, их плодоносные экскременты, всходы, урожаи, фруктидоры, месидоры, прериали падают на меня, как моросящий дождь, из этого рога изобилия, изготовленного Фабром д’Эглантином[75]. 17 сентября праздник Добродетели начинал усыплять меня, погружая в сладкую дремоту, которую 18 сентября внезапно прервал праздник Верховного Существа. В праздник Труда, 19, я чувствовал, что слегка храплю. После праздника Общественного Мнения, который совпал с моей смертью 20 сентября, а быть может, и вызвал ее, я воскрес 21 ради праздника Вознаграждений.

Что касается тебя, Шарль Легар, то ты вознаграждения не заслуживаешь. Ты плохо пел. Плохо тряс рог изобилия. А быть может, его исцарапали, раскрошили, повредили отзвуки твоих соло. Когда я засыпаю, острие рога царапает перепонку сна. Я открываю глаза. Оглядываю тебя. Ты жестикулируешь в ритме какого-то варварского танца, приличного для охотников, но не для земледельцев. Я приподнимаюсь. Бросаю тебе: хочешь уехать из Парагвая? Даю тебе на это двадцать четыре часа. Если ты хоть на минуту задержишься, тебе несдобровать: твою голову вздернут на пику и выставят на Марсовом Поле в устрашение тем, кто позволяет себе шутить с Верховным Правительством и плохо выполняет свою работу. Тебя погубила память, Шарль Андрё-Легар. Твоя прекрасная память. Твоя ужасная память. Прощай и будь здоров!

Он уехал вместе с Ренггером и Лоншаном в числе нескольких дерзких французов, которых я на всякий случай держал в моих тюрьмах. Я освободил их, потому что они надоели мне — пусть убираются со своей музыкой куда-нибудь подальше. В мое время — время вне времени — французский республиканский календарь уже ни к чему. Я без сожаления отпустил каталонца- француза. Больше я не узнал ничего достоверного об этом странствующем авантюристе. По одним слухам, он погиб в Бахаде[76], по другим, преподает язык гуарани в Парижском университете.

История распутного маркиза, сидевшего в Бастилии, а потом переведенного в сумасшедший дом в Шарантоне, история его историй, которые рассказывал Легар, приводит мне на память другого дегенерата — недоброй памяти бурлескного маркиза де Гуарани[77]. Лишнее доказательство наглой лжи, дьявольских махинаций и других подлых средств, которыми пользуются испанцы и вообще европейцы, чтобы обманывать нас, скрывать свои мошенничества и свои посягательства на достоинство нашего народа, величие нашей республики. В свое время они пустили в ход чудовищную или, лучше сказать, смехотворную выдумку о мнимом маркизе де Гуарани. И в Европе, и в Америке хорошо известно, что этот европейский авантюрист поехал в Испанию якобы с миссией от нашего правительства к монарху этой страны. Воображение лишено подражательности, но подражатель совершенно лишен воображения. Поэтому самозванство и грубая ложь этого обманщика были быстро разоблачены. Даже испанскому Верховному суду волей-неволей пришлось присудить наглеца к смертной казни, которая потом была заменена тюрьмой к ссылкой.