Я, верховный - страница 49

Держась руками за живот, губернатор перекрестил воздух головой. Герой сзади обхватывал его лапами. Дон Бернардо открыл рот, тщетно пытаясь издать крик. Вместо этого он изверг все, что поглотил. Смолкли хриплые «Отче наш», «Богородица, дево» и шепотки. Исчезли любопытные, глазевшие из окон и дверей. Наконец, успокоившись, губернатор вернулся в свой кабинет и начал диктовать донесение вице-королю: Злонамеренные лица распускают слухи, которыми смущают легковерную чернь, чтобы взбудоражить ее и подстрекнуть к неповиновению; слухи столь бессмысленные, что они не производят ни малейшего впечатления на людей здравомыслящих, но пагубным образом возбуждающие тупое простонародье, так что в настоящее время его невозможно образумить. Знатные люди и верные подданные поддерживают меня и защищают наше дело. Хотя я веду и буду вести в дальнейшем самое тщательное расследование, чтобы выявить смутьяна или смутьянов, вызывающих эти волнения, перехватывая письма или прибегая к каким-либо иным чрезвычайным мерам, в применении коих мои помощники, в особенности мой советник, портеньо Педро де Сомельера, весьма сведущи, до сих пор мне удалось дознаться лишь о слухах, распространяющихся среди простого народа, который не имеет понятия, откуда они исходят.

Твой отец переписал начисто донесение, которое немногим отличалось от мычанья или ослиного крика — на большее дон Бернардо был неспособен. Вечером губернатор вызвал меня. Когда мы остались наедине в его кабинете, он вставил мне в ухо свой слуховой рожок. Глухим, словно доносившимся из пещеры голосом он заговорил со мной об этих бессмысленных слухах, которые волнуют чернь. Это огромное, могучее животное надо во что бы то ни стало укротить, сказал Веласко, пусть даже с помощью пиканы[87]. Ваш дядя, в монашестве брат Мариано, весьма разумно советует мне: не надо говорить народу, что законы несправедливы, это опасно, ибо он повинуется им, полагая, что они справедливы. Надо говорить ему, что законам следует повиноваться, как повинуются начальникам. Не потому только, что они справедливы, а потому, что они начальники. Так предотвращается всякий бунт. Если удается внушить это народу, он смиряется, опускает голову и покоряется ярму. Не важно, справедливо ли это: подчинение власть имущим и есть точное определение справедливости.

Власть правителей, мудро говорит ваш дядя, зиждется на невежестве и на кротости прирученного народа. Могущество имеет своей основой слабость. Это прочная основа; и, чем слабее народ, тем она надежнее. Брат Мариано Игнасио тысячу раз прав, мой уважаемый первый алькальд. Вот вам пример, ваша милость, продолжал гудеть в рожок губернатор-интендант: поскольку люди привыкли видеть правителя в окружении стражи, барабанщиков, офицеров, оружия и прочих атрибутов, внушающих почтение и страх, его лицо, даже если он появляется в одиночестве, без всякого эскорта, тоже внушает подданным почтение и страх, потому что они не могут отделить его образ от эскорта, который ежедневно сопровождает его. Наши высшие должностные лица прекрасно знают эту тайну. Пышность, которой они себя окружают, роскошные костюмы, в которые они одеваются, им совершенно необходимы; без этого блеска они утратят почти весь свой авторитет. Если бы врачи не набивали свои чемоданчики мазями и микстурами, если бы клирики не носили сутан и клобуков, им не удавалось бы обманывать людей; то же самое относится к военным с их ослепительными мундирами, шитьем, шпагами, шпорами и золочеными пряжками. Военные не наряжаются, только когда действительно идут в бой: на поле битвы прикрасы не нужны. Вот почему наши короли не стараются придать себе величественный вид, а окружают себя стражей и блестящей свитой. Гвардейцы с барабанщиками впереди, окружающие их грозной ратью, приводят в трепет самых решительных заговорщиков. Нужно обладать очень тонким умом, чтобы смотреть на Великого Султана, чей великолепный сераль охраняют сорок тысяч янычаров, как на обыкновенного человека. Когда мы видим адвоката в тоге и шапочке, подобно вам, ваша милость, мы сразу проникаемся почтением к его особе. Однако, когда я занимал пост губернатора Мисьонес, я ходил без стражи, без свиты. Правда, там сделали свое дело последователи Лойолы: за сто лет они почти полностью приручили индейцев. Из них не мог выйти никакой Хосе Габриэль Кондор Канки