Я, верховный - страница 7

Желудок души. Прелестно! Какая душа должна быть у этих бездушных клеветников? В желудках жвачных животных — вот где бродит вероломство этих отъявленных и неисправимых мошенников, вот где варятся, котлами варятся, их гнусности. Какая память им нужна, чтобы помнить все свои лживые измышления, имеющие единственной целью очернить меня, опорочить правительство? Память, действующая по принципу жуй-пережевывай. По принципу заглатывай, отрыгивай и снова заглатывай. Память, превращающая пищу в грязное месиво. Они пророчествовали, что сделают эту страну новыми Афинами. Ареопагом наук, изящной словесности и искусств этого континента. Но за этими химерами крылся замысел продать Парагвай тому, кто даст наибольшую цену. И им это чуть было не удалось. Но я убрал этих ареопагитов. Я свалил их одного за другим. Я отправил их туда, где им место. Ареопаги — дело мое! За решетку негодяев!

С преступника Мануэля Педро де Пеньи, главного краснобая патрициата, я сбил спесь. Согнал с геральдического насеста этого попугая. Посадил его в тюремную клетку. Там он научился без ошибки повторять от А до Z. сто тысяч слов из словаря Королевской Академии. Так он упражняет свою память на кладбище слов. Чтобы не заржавело его блестящее красноречие. Доктор Мариано Антонио Молас, адвокат Молас, проще говоря, писака Молас, без передышки, даже во сне, декламирует отрывки из своего описания того, что он называет бывшей провинцией Парагвай. Для этих последних оставшихся в живых ареопагитов родина остается бывшей провинцией. Они не упоминают хотя бы для вида, чтобы скрыть свое колониальное нутро, о гигантской провинции Западной Индии — прародительнице, матери, тетке, бедной родственнице вице-королевства Рио-де-ла-Платы, обогатившегося за ее счет.

Здесь пользуются без всякой пользы своей жующей памятью не только местные патриции и ареопагиты, но и иноземные сумчатые, которые обкрадывали страну, набивая сумки всем, что плохо лежит, а желудок души — воспоминаниями о своих воровских делишках. Здесь пребывает, например, француз Педро Мартель. После двадцати лет заключения и стольких же сумасшествия он продолжает дрожать за свой ларец с золотыми унциями. Каждую ночь он украдкой вытаскивает шкатулку из ямы, которую он выкопал ногтями под гамаком; пересчитывает блестящие монеты; пробует их на зуб, то бишь на свои беззубые десны; снова кладет их в шкатулку и опять зарывает в яму. Потом валится в гамак и засыпает счастливый над своим воображаемым сокровищем. Кто мог бы чувствовать себя более обеспеченным, чем он? Много лет провел в подземельях и другой француз, Шарль Андрё-Легар, бывший узник Бастилии, пережевывая свои воспоминания в моей республиканской Бастилии. Разве можно сказать, что эти сумчатые знают, что такое память? Нет, они не знают этого так же, как ты. Те, кто это знает, не отличаются хорошей памятью. Уж очень памятливые почти всегда бездарности и глупцы. И сверх того злостные обманщики. А то и похуже. Они употребляют свою память во вред другим, но не умеют употребить ее на благо самим себе. Тот, кто, обжегшись на молоке, дует на воду, несравнимо выше их. У них память попугая, коровы, осла, а не память-чувство, память-суждение, побуждающая к действию здоровое воображение, способное самостоятельно порождать события. Человек с хорошей памятью ничего не вспоминает, потому что ничего не забывает.

У моей предполагаемой сестры Петроны Регалады случилась беда: на корову, которую ей разрешалось держать в своем патио, напали клещи. Я приказал ей поступить с коровой так же, как поступают в подобных случаях в государственных эстансиях, где борются с этой и другими болезнями самым надежным способом: забивая скот. У меня всего одна корова, сеньор, да и то не моя, а школьная: я ведь учу ребятишек катехизису. Она дает как раз по стакану молока двадцати детям, которые готовятся принять крещение. Вы останетесь без коровы, сеньора, и ваши ученики не смогут пить даже млеко Святого Духа, которое вы надаиваете для них в поте лица своего, пока делаете свечи. Вы останетесь без коровы, без уроков закона божьего, без новообращенных. Клещ сожрет не только корову. Он сожрет и вас самих. Он одолеет город, который и без того стонет от лихих людей и бездомных собак. Разве вы не слышите вопли, которые раздаются со всех сторон? Зарежьте корову, сеньора.