Я видел как плачут животные... - страница 7

стр.

— Погодка сегодня не очень, но купол сдерживает ее, иначе тут была бы настоящая катастрофа. Видите те вихри? — он вытянул руку и, когда мы вышли на более просторную площадку, где прибывшие вместе со мной люди и постройки космопорта не мешали обзору, указал на настоящие торнадо, метавшиеся вдалеке и поднимавшие в небо целые скопления пыли и песка. — От нас бы тут ничего не осталось. Правда, не знаю как тут жилось первым поселенцам, но основать это место было настоящим подвигом.

Мальчик продолжал говорить. Его язык не умолкал даже тогда, когда была пройдена львиная доля пути от места посадки и до главного корпуса, откуда время от времени отходили поезда на дальние поселения, разбросанные по всей планете.

— Я видел вспышки на небе, — решил прервать его монолог, думая, что этим немного поубавлю его пыл, но лишь раззадорил говорливого мальчугана.

— О! Это наши ученые. Атмосфера здесь совсем не ахти — дышать снаружи, за куполом, практически невозможно без кислородных баллонов и специальной амуниции, поэтому мы вынуждены почти все свое время находиться здесь. Профессор Иванов, наш главный «головастый» ученый, как-то давно выдвинул гипотезу, что все планеты живые. Нет, не то, что бы они могли с нами разговаривать или давать советы, но по своей природе они могут понимать или осознавать происходящее вокруг. Старик сказал, что каждая планета развивается как и человек, проходя определенные этапы. Ну, сами знаете, младенец, ребенок, подросток, взрослый человек, старик и все в этом роде. И в зависимости от того на какой стадии развития находится планета, она может тем или иным образом контактировать с такими как мы. Говорят, когда первые люди только высадились сюда и попытались основать первые поселения и космопорт, атмосфера была такой, что один лишь вздох мог разъесть все внутренности человека. Но потом…

Он хитро прищурил глаза, смакуя момент, который по его мнению являлся самым знаковым в его научной лекции.

— Что потом? — спросил я, заходя внутрь главного корпуса, откуда начали доноситься звуки отъезжающих поездов.

— Планета начала меняться. Нет, конечно, на открытие мирового масштаба это не тянет, но тут вся соль в том, что меняться начала она не потому, что так было заложено природой, а потому, что этому способствовали люди, точнее их появление на поверхности этой планеты.

— Но ведь это естественно.

— А вот и нет! Вокруг нас, в этой системе есть десятки подобных планет, которые по возрасту примерно одинаковы и являются ровесниками нашей, но по какой-то причине не подошедшие под заселение. И знаете что? — он вновь остановился и хитро посмотрел на меня, — Они никак не изменились, в отличие от нашей, хотя влияние науки и жизнедеятельности нашего поселения здесь настолько минимально, что ими можно пренебречь.

— К чему ты все это говоришь?

— Она чувствует нас и старается всеми силами подстроить собственную атмосферу под нашу физиологию.

— Очень может быть, — решил согласиться я, чтобы просто отцепиться от назойливого парня.

— Вам следует поговорить с профессором Ивановом, он все вам расскажет подробно.

— Спасибо, — ответил я, — но куда мы идем?

И действительно, мы очень быстро оказались в незнакомом для меня месте. Воздух стал другим, вокруг появилась охрана, бродившая вдоль железнодорожных полотен, повторно проверявших вновь прибывших на наличие запрещенных вещей.

— Нам сюда.

Самюэль вновь схватил меня за руку и повел на этот раз куда-то в сторону. Пройдя немного влево и затем, спустившись по достаточно крутой лестнице вниз. где сейчас жужжала аппаратура и гудел сварочный аппарат, мы оказались возле длинной очереди других людей, толпившихся у входа в медицинский кабинет.

— Простите, извините!

Он громко произносил извинения, параллельно проталкиваясь сквозь стену из живых тел, матерившихся на худощавого мальчугана, вне очереди лезшего к заветному кабинету.

— У меня бронь! Вы все это знаете!

— К черту бронь, это уже ни в какие ворота не лезет!

Потом полились проклятия, когда же стоявшие увидели меня и то, что я следовал за ним с таким же упорством расталкивая людей, ругань стала просто невыносимой.